Пресса

Вахтанговцы сыграли на рижской сцене своего знаменитого «Дядю Ваню» в постановке Римаса Туминаса.

Наград у вахтанговцев прибавилось. Вчера, когда они играли спектакль на сцене театра «Дайлес», появилось сообщение, что спектаклю Римаса Туминаса и Маковецкому за роль Войницкого присудили Международную театральную премию имени Станиславского.



Послание миру


По Туминасу, актерская, режиссерская профессия состоит в том, чтобы видеть, что же «с той стороны шкафа». Отношения на сцене должны строиться не с автором, не с конкретным «своим зрителем», а с кем-то или чем-то «третьим». По Ронсару: «Весь мир — театр, мы все — актеры поневоле, / Всесильная Судьба распределяет роли, / И небеса следят за нашею игрой!»




Вот и шифр к вахтанговскому «Дяде Ване». Весь спектакль на сцену льет холодный равнодушный свет фонарь-луна как знак неизменности устройства мира. Внизу суетятся люди, что-то выясняют, кого-то убеждают и обвиняют. Сцена почти освобождена от вещей, а те, что присутствуют, воспринимаются скорее как некие символы. Например, облезлая «та сторона» дивана, пыльное фортепиано, несколько стульев да рабочий верстак. И реквизит — хула-хуп жеманной Елены, портфель профессора Серебрякова, докторские чемоданы и приборы, которыми работник обвешивает Астрова, когда тот покидает этот дом навсегда. Освобожденное от быта пространство придает бытовым заботам персонажей совершенно иной, экзистенциальный смысл.



Судьба распределяет роли


Перед нами проходят обитатели огромного дома, который профессор сравнивает с лабиринтом, где никого никогда не найдешь. Старая няня Марина (Галина Коновалова), для которой мир ограничился стенами дома, мать Войницкого Мария Васильевна (Людмила Максакова), сотворившая себе кумира в лице профессора Серебрякова, сам брезгливо-величавый профессор (Владимир Симонов), его скучающая молодая жена (Анна Дубровская), подвижник и патриот доктор Астров (Владимир Вдовиченков)...




Пронзительно трагикомичен в своих обыденных интонациях и неловких движениях Иван Петрович Войницкий (Сергей Маковецкий), проходящий в спектакле путь от ослепления до прозрения, от панических усилий в жажде спасти и спастись («Пропала жизнь!») до ступора полной покорности и безнадежности в финале. И его племянница, хрупкая и сильная Соня (Евгения Крегжде); она мечется между желанием всех помирить и осчастливить и полным осознанием того, что ничего не изменится. Хотя и пытается надрывными вскриками себя переубедить.



Ничего не будет


Но это всего лишь слова. Время ушло. Ничего не будет. Аскетичная сценография Адомаса Яцовскиса и глубинно трагичная музыка Фаустаса Латенаса говорят о том же. И под эту музыку исчезают один за другим персонажи. Пятится по-чаплински в глубину сцены и одеревеневший Войницкий, уходит в темноту. После попытки привести в чувство дядю Ваню, когда она буквально руками поднимала ему веки и раздвигала губы в улыбку, падает, раскинув крыльями руки Соня...




Спектакль потрясает, что в наши времена, увы, случается редко. Кто-то из москвичей писал, что он оставляет ощущение светлой грусти. Наверное, вахтанговцы играют это каждый раз немного иначе. После рижского спектакля ощущение грусти было очень сильное — но не светлое.