Пресса

Людмила Максакова из той категории выдающихся российских актрис, которые просто так к себе не подпустят. А если и подпустят, душу выворачивать не станут. В Риге она побывала со спектаклем Римаса Туминаса «Дядя Ваня», показанного ее родным театром имени Вахтангова в рамках фестиваля «Золотая маска» в Латвии».




По этому случаю и состоялся разговор Людмилы Максаковой с «Телеграф-LIFE».



— Людмила Васильевна, меня давно интересовало, кто все-таки у Чехова более прав: вечно мятущийся русский интеллигент дядя Ваня или все-таки профессор Серебряков, говоривший: «Дело надо делать, господа...»?



— У Чехова нет ни правых, ни виноватых. У каждого своя правда. (Пауза). Знаете, я помолодела благодаря вашему вопросу лет эдак на 25 лет. Как раз четверть века назад такие вопросы были в моде.



— Значит, я безнадежно отстал от прогресса...

— Просто давным-давно было время, когда надо было искать положительного героя, как его ищете и вы. Но это было в период прочной эпохи, которая вдруг трагически развалилась.



— Вы о чеховской эпохе?

— О советской. Это было время, когда считали, что Чехов не дает основания для оптимизма. Я не знаю, как у кого из нас обстоят дела с оптимизмом теперь, но считаю, что все мы хотим только одного. И дядя, и профессор, и все мы в жизни хотим, чтобы нас любили. Но далеко не у всех это получается. Любовь приходится завоевывать. В общем, это пьеса об отсутствии любви. Так что бесмысленно меня вталкивать в идеологическое прокрустово ложе, от которого мы совсем недавно отказались. Не стоит искать правых и виноватых.





— Но все-таки «дело надо делать»?

— Я расскажу историю по этому поводу. Я очень давно погрузилась в мир Чехова. Начнем с того, что моя мама дружила с сестрой Антона Павловича Чехова, Марьей Павловной. Мы жили у них в домике в Ялте и с детства были пронизаны атмосферой этого дома. Там бывал при нас великий певец Иван Семенович Козловский, он тоже очень дружил с Марьей Павловной. Они даже разыгрывали между собой какие-то сцены влюбленности, хотя Марье Павловне тогда уже было 90 лет. А потом я соприкоснулась с Чеховым в кино, снималась в фильме «Плохой хороший человек» очень хорошего режиссера — Иосифа Хейфеца.




Потом я играла Аркадину в «Чайке», ну и мечту всех актрис — Раневскую в «Вишневом саде». А теперь вот — Мария Васильевна в «Дяде Ване», мама Войницкого. Вроде маленькая роль, но у Чехова нет маленьких ролей. Каждая несет огромную философскую нагрузку. Ну так вот: моя героиня считает, что дело надо делать. Поскольку я сегодня ее играю, я с ней абсолютно согласна.



— Вы часто слушаете музыку?

— Постоянно. Дома преимущественно. Сейчас ведь появились огромные возможности... Нажал на кнопку — и выбирай, кто лучше. У меня недавно случилось известное событие — юбилей. Было много подарков. И как раз дарили очень много музыки. Например, DVD Леонарда Бернстайна, он дирижирует великой Второй симфонией Малера. Кстати, если бы жизнь меня тесно не связала с театром, если бы у меня была вольная жизнь, я бы выбрала другое призвание души. Я бы была музыкальным...



— ...критиком?

— Музыкальным путешественником. Чтобы просто эту музыку воспринимать. А писать о ней? Ну что вы... По-моему, это непосильная задача — описывать музыку Моцарта, например.



— Что вы чувствуете, когда слышите вдруг музыку Штрауса из «Летучей мыши», в которой вы некогда блистательно сыграли у Яна Фрида?



— Думаю, Штраус написал эту музыку для счастливого солнечного дня у моря. Который у меня как раз сегодня и случился. Я была на побережье Рижского залива. Я же у вас тут уже 30 лет живу каждое лето, у меня тут дом. Золотая осень, море... Вот, наверное, это для таких дней написано.



— В вашей жизни с Латвией связано довольно многое...

— Отец моего второго супруга Петера Андреаса Игенбергса был латышом, а он сам - гражданином ФРГ. Смешно, но мы познакомились в подъезде. По случаю юбилея театра нескольким нашим артистам были присвоены звания. Заслуженной артисткой стала и я. Отметили событие в гостях, было много людей. И вот я, как сейчас помню, в синем вязаном платье спускаюсь по лестнице вниз и вижу в подъезде, среди других, человека в дубленке, очках и в ушанке. Это и был мой Петер. Потом, провожая меня, он совершенно неожиданно сделал мне предложение.




Интересная история связана с его отцом. Когда пришло время, когда можно было что-то в Латвии возвращать в смысле имущества, он возвращать ничего не захотел. То ли потому, что и так был достаточно состоятельным человеком, то ли потому что просто не было желания ввязываться во все эти передряги. В конце концов, жизнь действительно очень коротка. Он был дипломат, представитель Латвии в Праге, но когда тут начались все эти ужасы советской власти, то понял, что возвращения нет. Потом он всегда просил меня: «Люда, привези черный хлеб латышский, рудзу майзе»...



— Как вы думаете, вся наша жизнь — игра?

— Я думаю, вся наша жизнь сон какой-то. Я играла в одной пьесе — «Сон». Есть много пьес с подобными названиями. И мы, актеры, особенно подвержены этому состоянию полусна. В реальной жизни мы чувствуем себя достаточно неуютно. Нас все пугает, мы все очень чувствительны, нас все обижают (усмехается). Поэтому нам проще выйти на сцену. Потому что там, если и обидят, то понарошку. А если умрем, то потом встанем. В жизни все чуточку иначе.