Театральная компания ЗМ

Пресса

28 октября 2010

«Карамазовы» Эйфмана в Риге: что это было?

Андрей Шаврей | Live.News.lv

В Латвийской Национальной опере в рамках фестиваля «Золотая маска» в Латвии» представили балет всемирно известного хореографа Бориса Эйфмана «Карамазовы». Долго размышляя после увиденного, корреспондент LifeNews.lv зашел в тупик.

Извините, но начну со светского, но все-таки достаточно важного момента. Как уже сообщал LifeNews.lv, сразу после показа спектакля в Бельэтажном зале Оперы состоялся небольшой прием в честь театра балета Бориса Эйфмана. Во время которого президент Латвии Валдис Затлерс сказал кратко: «Это гениально. И это невозможно описать!» Ваш покорный слуга в заметке по этому поводу выразил свое легкое несогласие с лидером государства, что описать это все-таки хоть и трудно, но возможно: «Ждите рецензию!» И тут же попал в тупик на несколько дней.



Дело тут даже не в самой теме, взятой за основу Борисом Яковлевичем Эйфманом. Ведь о «Братьях Карамазовых» Федора Достоевского уже давно написано, кажется, множество диссертаций, а тема нескончаема. Дело в том, что два часа хореографического действа (с антрактом) — тоже текст. Который неописуем хотя бы потому, что искусство и язык хореографии по определению безмолвны, это надо действительно видеть.



Впрочем, в спектакле Эйфмана есть одна небольшая подсказка от самого хореографа. В сцене, когда Иван, Алеша и Дмитрий ведут бесконечный спор о сути бытия и душе человеческой, закулисный голос драматического артиста читает текст про разнузданную свободу, про тиранию, про «тихое смиренное счастье слабосильных существ, какими они созданы». И все это показывается — движениями, рук, ног, взглядами (у Эйфмана действительно отличные не просто исполнители, но прежде всего именно что артисты).



Тут есть терзающие инока Алешу бесы (отсылка к «Бесам» Достоевского) на музыку Мусоргского — артисты кордебалета, окружившие со всех сторон артиста Дмитрия Фишера. Есть и близкая в какой-то момент Алексею фраза о том, что «Бога — нет, человек должен стать Богом, человекобогом», которая звучит на фоне потрясающей и взгляд, и душу зрителя мощной хореографии Эйфмана на музыку «Полета Валькирии» Рихарда Вагнера. Кордебалет олицетворяет собой схематически выстроенную идею ницшеанства — с первого балкона хорошо видно, как Эйфман выстраивает эту идею-схему четко по диагонали, по линиям. И тут же обвал — в понимание того, что никакое ницшеанство не спасет русскую душу хотя бы потому, что, извините за немного пошлую, но верную фразу — «что русскому хорошо, то немцу смерть».



Все это переходит в уникальное мужское хореографическое трио (исполнители ролей братьев Карамазовых — Дмитрий Фишер, Олег Марков, Олег Габышев). Потом — явление духа Федора Павловича Карамазова (излюбленный и очень действенный ход Эйфмана, у которого в «Евгении Онегине» материализовывался дух застреленного Ленского). И в целом — размышления о том, что есть наша жизнь. И все это — в движении, быстром, разноплановом, когда даже внимательный глаз опытного зрителя не успевает осмыслить: «Что это было?»



В финале первого действия заключаемого в тюрьму Дмитрия буквально распинают на сцене. Распятие — на веревках, тянущихся к артисту со всех сторон сцены, и в итоге распятый артист взмывает в воздух. Казалось бы, физически это исполнить практически невозможно, но на то это и почитаемые во всем мире артисты Эйфмана, что они могут делать невероятные вещи.



Особая роль в спектакле — у игры сценического света. Уж не говоря о таких моментах, когда Алексей Карамазов, изначально появляющийся на сцене в черной сутане, позднее предстает в сутане белой, в результате чего у зрителя еще на долгое время есть возможность поразмышлять: «Почему так?»



В общем, перед нами колоссальный хореографический текст. Он вполне описуем. Но кто-то однажды сказал о Эйфмане после его «Чайковского», что «только гений может понять гения». И я вполне допускаю мысль, что описать полноценно спектакль Эйфмана может только сам Достоевский. Которого сам Эйфман читает в поездах, осмысливает его, анализирует, а потом переводит весь этот достоевский текст с русского языка на язык хореографический. А еще он переводил Толстого (балет «Анна Каренина»), Бомарше («Женитьба Фигаро»), того же Достоевского «(Идиот»), Пушкина («Евгений Онегин»)...



«Карамазовых» рижский зритель уже видел 14 лет назад. Но, поверьте, у Эйфмана настолько насыщенный и глубокий текст, что за это время его расшифровать, понять и осознать весьма нелегко. Во всяком случае, многим из рижской публики.



После спектакля я сказал одной знакомой: «Как ты думаешь, почему Леша Карамазов у Эйфмана был сперва в черной, а потом в белой сутане?» Знакомая отшутилась: «Мне понравилась, когда он вообще без сутаны!» Но просто шутка — это не уровень для осмысления того, что рижский зритель увидел уже во второй раз.



В финале спектакля язык хореографии вполне доходчив: одновременно показаны свобода и любовь небесная (Алеша в сутане, возносящийся по винтовой лестнице ввысь, к небесам), любовь земная (заточенный в тюрьме Дмитрий, обнимающийся через решетку с любимой Грушенькой, при этом решетка эта крутится с обнявшимися артистами вокруг своей оси). И полностью отрешенный Иван, которого выкатывают на сцену в инвалидной коляске — он получил пустоту. Или тяжкий крест.



Об этой постановке сам Борис Эйфман говорит: «У нас у всех дурная российская наследственность, ведь карамазовщина — это то общество, в котором мы жили и продолжаем жить и по сей день. Вторая волнующая меня мысль Достоевского раскрывается в диалоге Ивана и Алексея — по какому пути идти человечеству, чтобы достичь гармонии. Сама жизнь Алексея — воплощение истории России: от верующей к сокрушающей все вокруг — и снова возвращающейся к Богу».



И поверьте, то, что опубликовано выше, — всего лишь малая толика того, над чем следовало бы подумать каждому мыслящему человеку. Но президент Затлерс почти прав: это практически неописуемо. Во всяком случае у нас в Риге.


оригинальный адрес статьи