Пресса

Спектакль выдвинут сразу в нескольких номинациях: драма/спектакль
малой формы, драма/работа режиссера — Петр Фоменко, драма/работа художника — Владимир Максимов, драма/работа художника по свету — Владислав Фролов.


Три части одной жизни, путь одной вселенской скуки, душевного
измождения, истощения, тоски по. Безнадежность этого все утопившего опустошения.

Неслучайно во всех трех частях играют одни и те же актеры. Кирилл Пирогов — Лидин, Дон Гуан, Фауст. Галина Тюнина — Наталья
Павловна, Донна Анна, Гретхен. Три роли — суть одного и того же пути, который прослеживает Фоменко, меняя жанры и смешивая стили.
«Граф Нулин»

«Сантиментальный анекдот в стихах». На первый взгляд — и правда не более. Шутка с песнями; актеры жонглируют текстом, перебрасываясь им с Лидиным (Кирилл Пирогов), ведущим повествование
в обличии Пушкина.

Сонная, разморенная Наталья Павловна (Галина Тюнина) вяло и лениво тянет свой текст до тех пор, пока не появляется прикартавливающий a la francais граф Нулин (Карен Бадалов). Гротесковый персонаж, нелепо растягивающийся почти в шпагате
на шатающихся платформах, величественно закидывающий ногу на ногу, восторженно рассказывающий о Париже. Наталья Павловна игриво вторит ему, с придыханием задает вопрос за вопросом. Ночь, граф Нулин пробирается в спальню Натальи Павловны. Пощечина, суета, балаган, стыдливое утро, нехотя, только по указу рассказчика, Нулин спускается к завтраку, начинает
спешный, невнятный вчерашний же разговор…

Единственное, что выдает небезмятежность этой истории, это пространство. Это две узкие лестницы по бокам, сходящиеся друг к другу, три небольшие платформы, подвешенные на тросах,
раскачивающиеся над самым полом при каждом движении. Шаткое, зыбкое, хрупкое, словно повисшее на краю пропасти, расположившееся в расщелине мироздания и при малейшем неверном
движении готовое обвалиться. Что оно будто и сделает перед следующей частью.
«Каменный гость»


Узкие вертикальные полосы-проемы, в них темные фигуры
— Лепорелло (Карен Бадалов) и Дон Гуан (Кирилл Пирогов). Гуан — утомленный и разочарованный в жизни Лидин, которому наскучила жизнь, которого занимает волокитство лишь по привычке.
Светящиеся проемы разверзаются, а за ними оказывается
холодный мрамор лестниц и переходов опустевшего мира. И словно нет конца этому пространству, каждый шаг гулко звучит морозным эхом на всю вселенную, будто, не дождавшись конца пьесы, Гуан уже провалился в преисподнюю. Монотонные молитвы
«Ave maria, gratia plena» повисли в воздухе адова монастыря.

Равнодушно убивает Дон Гуан Дона Карлоса, чей труп останется на ложе Лауры (Мадлен Джабраилова) и Гуана. Жизнь здесь абсолютно обесценивается, а, следовательно, и смерть уже ничего не значит. Поэтому вполне возможно предаваться любви на еще не остывшем трупе.
Другая сцена любви — Донна Анна и Дон Гуан, а любовным одром им будет могильная плита командора.
Дело тут совсем не в любви Гуана к Донне Анне, Дон Гуан испытывает судьбу, его интересует, насколько он свободен, жизнь так наскучила ему, что он доходит до крайности, бросая вызов небытию
в лице «тщедушного» старика.
Это не тот Дон Гуан, который нашел свое спасение
в Донне Анне, впервые полюбил добродетель и наконец встал на путь истинный, за что потом его и покарали. Этот Гуан не ценит жизни даже в этот момент, а значит, не боится и не понимает смерти, он невозмутим и спокоен в пожатии каменной
десницы. Ему слишком наскучила жизнь, чтобы его могла смутить смерть. Скорее смерть для него последний поиск хоть кого-то смысла.
А Донна Анна тихо последует за ним в преисподнюю.


«Сцена из Фауста»


Фауст (Кирилл Пирогов) и Мефистофель
(Карен Бадалов) в пространстве ада. Холодную тишину иногда разрывают
раскаты хохота. На канате-хвосте Мефистофеля Фауст с глухим вздохом погрузится
в вязкую, тягостную вечность. Смерть удручает своей идентичностью жизни — тут нет конца проклятой скуке и ничтожности времяпрепровождения. Фауст — это Дон Гуан, которому здесь уже точно все дозволено, но нет для него ничего страшнее этой бессильной, болезненной
вседозволенности. Все утопить! И зал накроет пучина легкого полотна, развевающегося на ветру безысходности.
Скука и мгла захлестнула это пространство;
все прошлые чаяния, надежды,
поиски смыслов канули в Лету, Стикс, Ахерон. Это пространство отчаявшегося безвременья, существующее, только «чтобы
вечность проводить». Здесь нет уже никаких шансов развеять скуку Фауста. Даже Гретхен — лишь мираж жизни, возможности
смысла. На самом же деле лишь составляющая часть того замкнутого круга,
в который попал Фауст. А ее неостанавливающееся
колесо-веретено — лишь приговор, срок которому — вечность.