Пресса

В рамках польского проекта «Золотой маски» в Москве показали «(А)поллонию» Кшиштофа Варликовского – самый провокационный польский спектакль за все последние годы.


«13,04 убитых в минуту, это значит, каждые 4,6 секунд кто-то погибал… Мы сделали выводы – это больше не повторится… Вы уверены, что не повторится?.. Уверены, что война закончилась?.. » — обращается к залу царь Агамемнон, деля число дней, часов и минут второй мировой на количество жертв.

Из кармана современной шинели он вытаскивает мобильник, давая зрителям послушать фортепианную запись – до войны он хотел стать музыкантом. Перепачканная помадой Клитемнестра встречает его хлебом-солью, но как только пара заключает друг друга в объятья, сверху начинает грохотать российский гимн.



Зрителю остается только гадать, намеренно ли режиссер рифмует покорителя Трои с советским воином-освободителем, или это – одна из маленьких колкостей, разбросанных по спектаклю так, что ощутить себя в уюте и покое во время 4−х часового действия не удается ни на секунду.



Ждет тебя немало дней прекрасных
От своего учителя Кристиана Люпы 49−летний театральный мыслитель Кшиштоф Варликовский перенял вкус к театральной провокации и умение соединять абсолютно разные эпохи, жанры, стили и сюжеты. Оттого царь Агамемнон в его спектакле произносит монологи из романа Джонатана Литтелла «Благоволительницы» — роман, между прочим, написан от лица эсесовца.



Офицер со свастикой, допрашивающий польку Аполлонию (первая буква имени, взятая в скобки, делает героиню символом самой Польши), укрывавшую у себя евреев, мгновенно превращается в прислугу в доме Микенского царя. Ифигения, героиня трагедии Эсхила, готовясь умереть за Родину, в последний раз ужинает с родителями, но никак не может усидеть на месте – все носится из угла в угол, подобно загнанной серне (Агамемнон должен принести ее в жертву богам – иначе у греков не будет попутного ветра плыть в Трою). И вот уже отец тащит дочь на заклание, а ее крики заглушает танго «Утомленные солнцем», которое, в сопровождении живого оркестра, исполняет пожилая полька в серебристом платье: «Ждет тебя немало дней прекрасных…»

Невыносимая легкость бытия по-польски
Отрывки из пьес Еврипида, Эсхила, романов Джона Максвелла Кутзее, Джонатана Литтелла и Ханны Краль (она и написала историю Аполлонии) – как разрозненные лоскутки, из которых Варликовский «сшивает» ткань своего спектакля, прослоив действие глумливыми эстрадными песнями и видео — оператор безучастно снимает, проецируя лица героев на белую известковую стену. Смысл этого сложносочиненного кровавого фарса начинаешь понимать только к концу.

Воспитанники Януша Корчака ставят в театре Варшавского гетто сказку Рабиндраната Тагора – через день выходят хвалебные рецензии, а через неделю и актеры, и рецензенты уже едут в Треблинку. Перед тем, как отправить Ифигению на заклание, мать дает ей пощечину – потому что дочь, оказывается, курит. Беременная Алкеста, жена античного царя Адмета, согласилась сойти в Аид вместо мужа. Чинный обед во дворце прерывается лязганьем шприца в руках Смерти (тот же актер, что прежде носил форму эсесовца) и взрывами хохота: перед смертью Алкеста потчует близких рассказом о том, как люди совокупляются с дельфинами. Как и было принято в античности, в людские судьбы вмешиваются боги и герои. Аполлон строит мужчинам глазки и норовит снять штаны, обнажая выкрашенный синим член и звезду Давида на заднице. Пьяный Геракл изображает высшего судью Израиля, вручающего медаль Праведника потомкам тех, кто когда-то спасал евреев Холокоста…

«Поднимите руки те, кто согласен отдать свою жизнь за другого», — кричит зрителям, сидящим вплотную к узкой, вытянутой сцене, царь Адмет. И зрители опускают глаза.

Во втором акте, когда голова уже вовсе идет кругом, все происходящее кажется иллюстрацией к словам чудаковатой лекторши (героиня романа Кутзее «Элизабет Костелло»), доказывающей, что вина за концлагеря лежала на всех, живших в то время. Вина и сегодня лежит на всех нас – хотя бы за то, что каждую минуту на бойнях режут животных, предназначенных нам в пищу.

К финалу «лоскутки» этого кровавого абсурда наконец сходятся в непреложную истину: шанс не стать палачом есть только у таких, как Ифигения, Алкеста и Аполлония. Недаром всех троих играет юная и прекрасная Магдалена Челецка, ведь, по сути, это один и тот же человеческий тип – та самая праведница, на которой держится мир.

«Кто спасет одну жизнь, спасет весь мир», — вероятно, чтобы снизить пафос этой цитаты из Талмуда, Варликовский не дает Аполлонии сказать ни слова – она только кричит и бьется в руках эсесовца. И потому для нас так и останется тайной, почему так сильно нравившаяся немецким офицерам красотка Аполлония Махчиньска, мать двоих детей, беременная третьим, пожертвовала собой.