Пресса

В Москве продолжается показ спектаклей "Польской программы", привезенных "Золотой маской". Они с самого начала задали фестивалю планку, которую не только прочим участникам форума, но и всему российскому театру непросто будет взять. А уж до высоты, заданной Кристианом Люпой в "Персоне. Мэрилин", нам и вовсе, боюсь, не дотянуться

Как поставил бы спектакль о Мэрилин бездарный российский режиссер? Для начала он бы попросил какого-нибудь драматурга (желательно на возрасте) написать о ней пьесу. Потом нарядил бы красивую блондинку своей труппы в сексуальные приталенные платьишки. Заставил ее петь на сцене хиты Монро и попутно выяснять отношения с Артуром Миллером. Где-то по соседству маячили бы фигуры Джона и Роберта Кеннеди и витала бы тень Ли Страсберга, вдохновенно объясняющего секс-символу Америки основы системы Станиславского.

Как поставил бы спектакль о Мэрилин талантливый российский режиссер? Ну начнем с того, что он, скорее всего, ничего такого вообще не поставил бы. Потому что - фу! как это некультурно - делать спектакль о кинозвездах. У нас в литературных закромах есть Чехов, Гоголь, Достоевский, вечные, так сказать, собеседники. А изготовление театральных байопиков, где актеру придается портретное сходство с известной личностью, есть пошлость, пошлость и пошлость. Мэтры русского театра не позволяют себе таких faux pas.


Кристиан Люпа - удивительно свободный мэтр. Ему скоро стукнет семьдесят, а этот бывший хиппи и вечный мальчик все еще не научился прилично себя вести в театре. Он все время словно бы испытывает сцену, артиста, себя самого на прочность и на вшивость.


Исполнительница заглавной роли Сандра Коженяк до боли похожа на свою героиню. Песенок она не поет, но шлягерная музыка несется из стоящего на столе магнитофона. Пространство вокруг стола, да и сам стол завалены бутылками. Героиня, как и положено, находится в алкоголическом делириуме и частенько несет какой-то бред. Все составляющие театральной пошлости вроде бы налицо. И остается только удивляться, как удается Люпе, оттолкнувшись от этих исходных обстоятельств, взмыть к недосягаемым театральным высотам.


Опишем для порядка внешнюю канву спектакля. Его действие разворачивается в старом кинопавильоне, где, сбежав ото всех, в том числе от собственного психотерапевта, урожденная Норма Джин Мортенсен нашла последнее пристанище. Здесь в уединении она пытается репетировать роль, о которой грезила большую часть актерской карьеры - Грушеньку из "Братьев Карамазовых".


Уединение то и дело нарушается. В обшарпанную берлогу актрисы заявляются последовательно: конфидентка и наставница Паула, объясняющая Мэрилин ее величие ("Ты важнее Христа!") и поясняющая, как надо играть Грушеньку ("Это же Россия! Непрекращающаяся гульба! Она пьяна!"), фотограф Андре (выдающийся польский артист Петр Скиба играл в другом "байопике" Люпы - "Фабрика-2" Энди Уорхола), устраивающий кинодиве фотосессию, аутичный охранник кинопавильона, в объятиях которого измученные тело и душа Мэрилин обретают недолгий покой. И разыскавший-таки беглую пациентку психоаналитик, такой ма-а-аленький Зигмунд Фрейд, бодро трактующий ее сны и страхи.


Эта внешняя канва позволяет тут же считать поверхностный смысл спектакля. Мы видим героиню, которая пытается убежать не только от мира, но и от самой себя. Предсмертную попытку ее распадающегося сознания скинуть маску секс-богини: Мэрилин бунтует против навязанной ей роли и одновременно продолжает упиваться ею. И мы видим людей, которые, вероятно, сами того не желая, возвращают героиню в рамки ее привычного имиджа - разные ипостаси мира, не позволяющего ей отказаться от себя для того, чтобы стать собой.


Но этот легко считываемый смысл спектакля не исчерпывает его главного смысла, который в отличие от общей канвы описать гораздо сложнее. Ибо как опишешь новый, совершенно невероятный, построенный на импровизации способ актерского существования? Тот предельный телесный и душевный эксгибиционизм, который демонстрируют артисты Люпы и особенно потрясающая Сандра Коженяк?.. В какой-то момент уже перестаешь понимать, кто именно обнажает перед нами тело и душу - Мэрилин или сама Сандра. Как кинозвезда пытается обрести себя, играя Грушеньку, так актриса Люпы словно бы срывает с себя некую шелуху, играя кинозвезду. Сильнее всего это явлено в сцене, где Мэрилин и Андре возлежат на огромном столе, повернувшись к зрителям, и не говорят даже, а как бы медитируют на глазах аудитории. Психофизика артистов тут лишь проводник для каких-то более высоких энергий.


В финале на сцену неожиданно выходит некая съемочная группа. Ее участники располагаются на сцене в произвольном порядке и вдруг становятся до боли похожи на пациентов сумасшедшего дома. Из боковой двери появляется Мэрилин в том знаменитом платье, в котором она пела "Happy birthday to you" на дне рождения Кеннеди. Бредет среди камер и пациентов, в последний раз обнажается, возлегает на стол-алтарь, и на наших глазах ее пожирает огонь.


Нет сомнений, что это очистительное пламя. Оно заставляет вспомнить хрестоматийные строчки Циприана Норвида: "Сгоришь ли весь, до основанья, разом, / На подать ветру? - или из-под пепла / Заполыхает радужным алмазом / Твоя победа, что в огне окрепла!.." Собственно, Люпа и занимается тем, что описал Норвид, - поиском личности в артисте, поиском человека в человеке, истинного "я" и алмаза, который так редко, но все же сияет нам из театрального пепла.