Пресса

Спектакль для взрослых
— не совсем обычный опыт для вас. В чем принципиальные
отличия?

Для нашего театра это революционный проект. Это спектакль для взрослых, чего в нашем
театре давно не было. И все в этом спектакле необычно: и работа под фонограмму, и зрители, которых Владимир Иванович
Бирюков переместил прямо на сцену, закрытую вместо занавеса большой черной вуалью. Все выстроено так, чтобы зритель ощущал себя внутри этой истории, непосредственным ее участником. Сцена — замкнутое круглое пространство с анфиладой
комнат, большим количеством дверей, символизирующих
замкнутость, бег по кругу моей героини, Поповой. И потом, в финале, выход за пределы этого кольца в сад на дуэль — это выход к новой жизни. В нашем театре в основном используются тростевые, петрушечные, иногда планшетные куклы, а спектакль с марионеткой для меня, по крайней мере, впервые.


Насколько я знаю, это сложная техника для актера.


Да, это очень сложно. Марионетка самая непредсказуемая кукла. В нашем спектакле штоковые марионетки: вместо « золотой
» нити к голове куклы прикреплен шток — такой металлический
прут, что ограничивает марионетку в пластике. Кроме того, великолепный художник Виктор Никоненко в декорациях приготовил массу ловушек, в которые то и дело попадают нити.
При этом вы имеете дело с пьесой для драматического театра, то есть с весьма сложной актерской задачей.
Да, драматургия серьезная, великая. Но разве под силу актеру
драмы без особых приспособлений взлететь от переполняющих
его чувств и парить, окрыленному любовью? А кукла это может.
Вы получили образование драматического актера перед тем, как начали работать в кукольном театре…

Я закончила театральное отделение Гродненского училища культуры в Белоруссии.

Новый материал, новая техника и стиль, но, кажется, самой сложной « новинкой » стало то, что ваша роль была заранее озвучена Оксаной Мысиной.

Наверное, это было самым сложным. Эмоции, чувства, вложенные
Оксаной Мысиной в мою роль, диктовали свое. Но актеры
— люди подневольные, мы всегда зависим от желаний режиссера,
художника, — а уж тем более кукольники. Сопротивление было бессмысленно, и я заставила себя полюбить этот голос, эти чувства. Этот голос стал моим.


Вы вступили в соавторство с ним…


Да, очень важен союз, чтобы не получилось « лебедь, рак и щука ». Знаете, на последнем спектакле в финальной сцене, где чувства переполняют героиню, а разум диктует: « Нет, нельзя!
», — у меня потекли слезы. Я прокололась! У меня, у артиста-кукловода, работающего под фонограмму, потекли слезы. И я готова
поспорить по поводу того, что фонограмма — это жесткие рамки и мертвая структура, которая делает актера очень зависимым.
Все равно наши чувства, наши эмоции, которые здесь и сейчас
от нашего сердца по рукам, как по электрическим проводам, переходят в куклу, оживляя ее, — и фонограмму делают живой. Да, фонограмма не дает нам как-то индивидуально прожить роль, сделать какую-то паузу или еще что-то, есть определенные рамки.
Но все равно мы свободны — даже в рамках этой несвободы.