Пресса

Не могли бы вы пару слов сказать о номинации?


Я всю жизнь работала в театре Романа Григорьевича Виктюка,
и из нас никто никогда не номинировался. Когда я пошла в МТЮЗ, честно говоря, ни на что не рассчитывала. И реакция, конечно, — удивление. Значит, есть какой-то момент оценки, то, что мою работу можно каким-то образом иметь в виду.
Кама Миронович мне очень много дал, и я ему безумно благодарна
за это. Он, поверив в меня, оказал мне честь участвовать в его спектакле, сыграть главную роль. Об этом можно только мечтать. Мне очень повезло работать с такими людьми, как Кама Миронович и Роман Григорьевич. Так что, дадут мне эту премию
или не дадут… лучше бы вместо нее мне дали возможность работы такого уровня, чтобы можно было еще и еще находить внутри, вступать в диалог со зрителем, говорить о каких-то вещах,
пытаться говорить. На какой-то другой уровень выходить всем вместе.

В чем для вас трагедия Медеи?

В несоответствии того, что происходит здесь, с тем, чем она насыщена. Она знает свою судьбу, в ней нет высокомерия. Она просто такой родилась, другой быть не может. И момент разоблачения и понимания того, что здесь нужно играть по тем правилам, которые понятны, просты. Она свою миссию полубожественную выполнила. Она оставила тлену
— тлен. А души забрала с собой. У нее другого выхода не остается. Тогда это трагедия, а не убийство из-за ревности. Я про ревность не играю. Я с другими героями разговариваю
на другом уровне, не на человеческом. Пытаюсь показать, что дело не в приспособленчестве. А если не так, то мне тут не место, и моим детям тоже. Я не считаю, что Медея приносит своих детей в жертву. Она забирает то, что принадлежит вселенной. В этом есть свет, иначе люди бы толпами уходили из зала. Направленность правильная
должна быть. Медея не ведет в черноту. Она знает эту темную сторону. Когда ты знаешь, что во тьме есть свет и в свете есть тьма, — это другой масштаб. Ты не выбираешь
что-то отдельно, ты выбираешь общую структуру. Она этим владеет. Жизнь духа, свобода духа — она другая.


Существует ли для Медеи какая-то граница? Есть нечто, чего она не может совершить?

Она может совершить все. Вопрос в том — будет она это делать
или нет.
Ясон ей предлагает — лучше уйди, потому что ты с этим не смиришься, а я предпочитаю любить в рабстве, спокойно, тихо, мирно, без конфликтов, буду любить красивую мебель, которая мне поперек слова не скажет никогда. Все, ты не открываешь для себя пути. Ты его для себя закрыл, устроил для себя маленькое пространство, где отлично себя чувствуешь. Но ее пространство
— совершенно другое. Она себя в эту спичечную коробку засунуть не может.


Не могли бы вы описать атмосферу Медеи?
Звук, конечно, виолончель, с высоким-высоким голосом, который пробивает пространство. Это есть у Керубини в опере, в исполнении Каллас. А цвет… есть в этом момент агрессии, есть красный. Но при этом есть зеленый и желтый. Странно так, три цвета. Там нет черноты, нет чернухи. Хотя, в принципе, все же должно было к этому сводиться. Там много света внутри, потому что много свободы, ведь Медея абсолютно свободна.