Пресса

Дженис Джоплин возвращается из Сан-Франциско в Порт-Артур, у нее абстиненция, а мама такая: «Сейчас будем солить патиссоны». Джими Хендрикс рассказывает, как его ташкентская рок-группа играла для бандитов. Милиционер пытает Моррисона — зачем поет всю эту гадость, и тот отвечает, как Прометей из советского мультика: «Я хотел помочь людям!» «Зажги мой огонь» — байопик не поколения 3J, как может показаться, а нынешнего поколения актеров, мало работавшего локтями, но вдруг с удивлением открывшего, что забытое чувство локтя возможно не только в рок-н-ролле, но и в театре. Их шестеро — Алексей Юдников, Арина Маракулина, Михаил Ефимов, Ильяс Тамеев, Анна Егорова, Талгат Баталов. Они влезают в шкуры рок-идолов, чтобы говорить о себе самих, и вчитывают в их биографии собственный опыт — житейский и театральный, детский и сегодняшний. Поэтому обсуждение дебюта Моррисона в киношколе чертовски похоже на обсуждения на «Любимовке». А реконструкция «Summer­time», где Джоплин и Герлинг толкаются под лучом софита, обрастает допол­нительным смыслом, если знаешь, что играющие их Маракулина и Ефимов — одногруппники: в гитисовской мастерской Марка Захарова они узнали, что ­смиренному христианину на сцене сложно. Период коллективного сочинения и импровизаций позади, но дух остался, и порой кажется, спектакль сочиняется на твоих глазах — и не только публика — сами актеры не уверены в том, что произойдет в следующий момент. «Зажги мой огонь» смел все табу, которые годами взращивал «Театр.doc»: табу на музыку, костюмы, видео и любого рода театральность. И такое могло случиться только в театре, который устанавливает табу в надежде, что найдется тот, кто их нарушит. Надо бы назвать подстрекателя. Это Саша Денисова, драматург. В какой-то момент подсела на вербатим и сдела­ла в этом жанре массу всего. Ее колонки в «Русском репортере» стали походить на главы «Театрального романа». Как-то она увидела Херманиса и решила, что будет работать — как он: вместе с актерами и прямо на сцене. В разгар увлечения Херманисом Денисова увидела в Польше спектакль Кристиана Люпы. Два дня она пытала пожилого режиссера, после чего сказала, что теперь уж точно знает, как нужно делать новый театр. Она уже придумала, с кем из актеров бу­дет работать, и те уже били копытом. Рассказывала она это в начале зимы, когда мы пили кофе в буфете «Школы современной пьесы» на какой-то премьере. Сомнение у нее было одно — справится ли она одна, без режиссера. И тут к нам со своей чашкой подсел режиссер Юрий Муравицкий. Та чашка кофе стала для него роковой.

После премьеры из доковского подвала толпа повалила на улицу и долго не расходилась. Критик Карась призналась, что как будто бы вернулась в лучшие времена и другой подвал — тот, где в восьмидесятые репетировал Клим. Пятидесятилетний француз-нонконформист, не понявший ни слова, убежденно говорил, что спектакль про него. Двое хором сказали: «Наконец-то». Молчал только критик Вислов. На следующий день он объяснил, почему молчал: от оторопи. «Этот день, — сказал он про вчерашний день, — войдет в историю, как вошла в историю премьера вахтанговской «Турандот»: это было начало нового театра».