Пресса

По-моему, идея спектакля «Зажги мой огонь» шикарная: предположить, как три главные иконы хипповских 60-х — Джим Моррисон, Дженис Джоплин и Джими Хендрикс — жили бы среди нас, учились в советской школе, скандалили с родителями и играли в школьных группах. Вторая — не менее богатая — идея состояла в том, что этих звезд актеры должны создать из своих реальных жизней: детских историй, воспоминаний о родителях, о школьных и студенческих годах. И эпизодов из биографий Джоплин, Моррисона и Хендрикса, которые вполне могли случиться и у нас. Могло быть, что русскую Дженис травили в школе, потом она глупо и вызывающе вела себя на свиданиях, а живущий в дальневосточной дыре маленький Моррисон, редко видевший папу-моряка, не мог спать, потому что ему мерещились индейцы, а Хендриксу — инопланетянин, который сказал, что дает ему как бы гитару, а на самом деле космический аппарат, передающий сигналы тревоги.

Драматург Саша Денисова и режиссер Юрий Муравицкий сочинили эту историю вместе с командой из шести актеров, в этюдах-импровизациях разрабатывая множество сюжетов. В спектакль вошло 23 эпизода — список раздается зрителям вместо программки, которая начинается так: «Папа Джима Моррисона, адмирал, приходит домой, не купив по дороге картошки». Мама, ясное дело, ворчит.



Роли главных героев переходят от одного к другому: малышку Джоплин, навязчивую девчонку, которую травят одноклассники и прогоняют приятели-музыканты, играет наивная юная Анна Егорова. Джоплин, своим хриплым голосом поющую Summertime, и ту, что приходит на канал «Культура» в передачу к Флярковскому (а он не дает ей вставить ни слова), играет Арина Маракулина. Мальчишку Моррисона, вечно опаздывающего на урок и вместо сочинения «Как я провел лето» сдающего какие-то мрачные стихи, играет Ильяс Тамеев. В роли Моррисона, забалтывающего интервьюершу с телеканала «Утро», — Алексей Юдников. Михаил Ефимов — Моррисон, попавший в милицию «за противоправные действия» и на все вопросы полковника отвечающий, как в советском мультфильме «Прометей»: «Я хотел помочь людям!»



Посреди почти капустнического дуракаваляния у каждого актера есть минуты, когда они по бумажке, будто чужое письмо, читают практически собственную историю. Моррисон-Юдников рассказывает о том, как после института мечется из театра в театр, как работал журналистом на телевидении, снимался в сериалах вроде «Любви на районе» и в реалити-шоу «Гарем», но все бросал, потому что неинтересно. Может, не все там правда, но многое действительно так, это можно проверить, забив в поисковик фамилию Юдников. Талгат Баталов, играющий Хендрикса, рассказывает, как в Ташкенте в школьные годы создал рок-группу, как на их концерты приходили братки, а завуч согласна была на все, кроме песен группы «Ленинград» — тогда вырубала электричество (а мы знаем, что Талгат учился в Ташкенте кинорежиссуре). Сейчас он учится во ВГИКе, а на сцене рассказывают, как экзаменационная комиссия разгромила дипломный фильм Моррисона. Мы также знаем, что Тамеев, играющий Моррисона, и сам поэт. Мы не сравниваем, но учитываем, и это важно для спектакля. Когда Маракулина с яркой мишурой в рыжих волосах рассказывает о своих историях любви, у нее за спиной беззвучно идет видео, где настоящая Дженис с такой же мишурой в кудрях беседует с телеведущим.

Спектакль, сохраняя жесткую структуру, оставляет возможности для импровизации, и восторженная публика с хохотом принимает узнаваемые детали. Раздраженный милиционер, разговаривающий с Моррисоном как с членом группы «Война», искренне не понимает, как за такое безобразие могли дать премию. Музыкант выясняет отношения с обругавшим его критиком, испуганно прижимающим к себе журнал «Афиша».

После спектакля мы спорим, как надо его понимать: наши нынешние соотечественники примеряют на себя чужие жизни или это рассказ про Джоплин, Хендрикса и Моррисона, почему-то родившихся на сорок лет позже и в России? Мне кажется, было бы сильнее, если б речь шла о них настоящих. Но что тогда делать с тем, что сорок лет назад они изменили музыку и погибли один за другим, едва дожив до 27 лет. А тут в последней сцене они валяют дурака, считаясь на «камень, ножницы, бумага», кому умирать первым, а потом то ли Джоплин, то ли Маракулина ругает друзей за легкомыслие. Если речь идет о компании сегодняшних ребят, то почему они хватают так невысоко, почему и впрямь, как они ни поют Light My Fire, их огонь так и не зажигается? А если это те самые, то значит ли это, что Моррисону у нас нет места, что сегодня он невозможен, как и Цой? Не знаю, задают ли себе такие вопросы участники этого обаятельного спектакля. Но ответа нет — ни у нас, ни у них.