Пресса

Главный театральный фестиваль России оставил много впечатлений, несколько новых трендов и ворох назревших проблем. Самое время поговорить о состоянии ландшафта, который «Золотая маска» не создает, а отражает.

В нынешнем году, как никогда раньше, схлестнулись две равно сильные тенденции. С одной стороны — невозможность до бесконечности растить фестивальную афишу, в этом году набравшую 55 спектаклей из почти 400, отсмотренных экспертами по городам и весям нашей бескрайней. С другой — гигантомания, в которой привычно винят географию и пресловутый охват. Страна объективно громадная, и под стоны о бедах российского театра спектакли исправно плодятся от Калининграда до Хабаровска. На фесте есть что посмотреть: достойных событий много, билеты проданы, залы полны, есть резонанс. Разве что вздохнет в микрофон на гламурном вручении призов в Гостином Дворе дважды лауреат «Маски» Марат Гацалов (как говорят, надежда отечественной режиссуры), что из города Прокопьевска прилететь в Америку намного дешевле, чем в столицу. Да директор кукольного театра из Костромы вдруг расплачется, пакуя «Маску»: «Я-то что, только деньги добывала, а спектакль делали они», — и кивнет на актеров, сделавших из замыленного чеховского водевиля русский психологический — только кукольный — театр. Как результат — дилемма: что поощрять — географию или художественную ценность? «Лоэнгрин» Вагнера от поверившего в свои силы Челябинского театра оперы и балета — яркий пример этой коллизии. Конечно, челябинский Вагнер не похож на байройтский, но даже без скидок на уральскую бесшабашность выглядел достойно, а остался без наград. Вагнер из глубинки объективно поблек на фоне столичных работ. Даром что все увидели в нем настоящую европейскую музыкальную драму нового времени.

Но примечательны тут не только коллизии с географией. Половина спектаклей оказались на нынешней «Маске» музыкальными. Это тенденция, причем не только отечественного — мирового театра, который разочаровался в живом слове. Вот и грядущий Чеховский фестиваль обещает пропорцию примерно 70 к 30. На «Маске» же музыкальное изобилие вызвало вопросы не только о критериях оценки, свойственные любой раздаче призов. Это как раз спор вечный, а вот конкретно — урожайный на оперу год оставил без наград и «Кафе «Сократ» МАМТа под музыкальным руководством Феликса Коробова. Вопрос не в том, что надо награждать всех, а в том, почему интеллектуальная опера камерного формата соревнуется в одной номинации с гигантами-блокбастерами. Может, тут нужны более тонкие настройки? Тем более что прецеденты есть: в разделе «Драма» давно разделены спектакли большой и малой форм.

Впрочем, и этот путь грозит обернуться маршем в бесконечность. Но «Золотой маске» не привыкать, и эта проблема не единственная. Когда-то Национальная театральная премия официально признала существование современного танца и ввела его в конкурс. Общественность порадовалась, зарубежные продюсеры оценили российскую продвинутость, наш contemporary dance почувствовал себя полноценным жанром. А за сценой остались минимум три ружья, которые, аккурат по Чехову, постоянно выстреливают. У разведенных по разным номинациям классического балета и современного танца есть общие соревновательные площадки — лучшая женская роль, мужская роль, лучшая работа балетмейстера-хореографа. По сути, это все равно что сравнивать футболиста и хоккеиста — оба что-то катают по полю.

Время от времени театралы веселятся, сравнивая балетных звезд Мариинки с их обученными стрейч-технике кривенькими конкурентами, а Алексея Ратманского — с постановщиком заставок в музкомедиии. Но в этом году здесь случился самый очевидный ляп. В перенаселенном разделе «Лучший балетмейстер-хореограф», куда по случаю оказались вписаны целых три развеселых хип-хопера, выделялся единственный «классик» Михаил Мессерер, восстановивший в Михайловском театре легендарное старомосковское «Лебединое озеро» Горского-Мессерера. Численный перевес взял верх над здравым смыслом, и в результате прекрасная версия «Лебединого», а заодно и кропотливая работа Мессерера оказались не отмечены никак. Здесь же возник и другой вопрос: должен ли автор собственной хореографии квалифицироваться наравне с ее реставратором? Его можно было бы не задавать, если бы три года назад сразу две «Золотые маски» не получила реставрация балета Петипа «Пробуждение Флоры» Мариинского театра, за анемичность прозванная в закулисье «яйцом Фаберже». В этом году судьба свела несопоставимых — классика-реставратора и постановщиков contemporary. Получился скандал. В следующем может свести относительно сопоставимых классика-реставратора и классика-автора — и будет новая дрязга. Кому нужна такая двусмысленность конкурсных регламентов?



Нынешняя «Маска» заострила вопрос о роли менеджмента в театральном мире: казалось бы, кадровые перестановки не смогут пошатнуть позиции таких сильных игроков, как Новосибирский и Пермский театры оперы и балета, однако оба театра не представили на «Маску» ни одного спектакля. Очевидно также, что нарастет глобализация: в опере она уже слишком очевидна — примером является вся продукция Мариинского, Большого, Михайловского. А в балете эти процессы будут очевидны в следующем сезоне, когда «Маска» покажет российские работы Прельжокажа, МакГрегора, Эло. Невооруженным глазом видно, что схлопывается история «собственных велосипедов» — в разделе оперетты/мюзикла было только три номинанта, да и то скрывавших под этой маркировкой широкую суть российского музыкально-драматического спектакля. Впрочем, с учетом наших просторов процесс схлопывания может идти еще бесконечно долго: столицы пристойную муздраму не ставят, зато, например, в Хабаровске она традиционно любима и сильна. А запевшие-заплясавшие герои оперетты «Мертвые души» из Екатеринбургской музкомедии только подтверждают прогнозы. Чичиков тут оборачивается то Хлестаковым, то гангстером из вестерна, легкость общения с Гоголем смотрится опереточно прекрасной. Творческий процесс идет, значит, и приоритеты в нем меняются. И этого «Маска» не заметить не имеет права.