Пресса

1 ноября 2011

Мурзавецкая без самовара

Наталья Лебедева | Газета «Вести Сегодня»

Спектакль московского Театра под управлением Табакова "Волки и овцы", который рижский зритель увидит на фестивале "Золотая маска в Латвии" 3 ноября, отнюдь не похож на классические постановки творений "Шекспира Замоскворечья".

Здесь иное решение — более жесткое, более приближенное к нашему дню. Но ханжество и хищная сущность "волков" от этого не становятся менее чудовищными. Атмосфера полуподвального помещения (а это маленький зал "Табакерки", где мне довелось посмотреть спектакль), дополняла сложное впечатление.

Поначалу режиссер Константин Богомолов ошарашивает — на стенах вместо икон у богомольной хозяйки большого, но расстроенного имения Меропы Давыдовны Мурзавецкой висят… стулья, на которые крестятся, звучит музыка немецких кабаре 1930–х, под которую танцуют, как–то по–спортивному совокупляются и творят всякие неблаговидные делишки.

А потом все становится на свои места. И смесь классики, пришедшей из времени 1870–х, одежды, граммофона и прочих атрибутов начала прошлого века и чего–то из 1930–х, не кажется абсурдной. Еще яснее выступает жесткость мира капитала.

Закругленной "уютности" Островского места не остается. И волчицу Мурзавецкую заслуженная артистка РФ и Татарстана, лауреат Госпремии РФ Роза Хайруллина играет очень своеобразно. Она эдакая тонкая, нервная, закрытая, "с восточинкой", лживая и похотливая (чего не было, однако, у Островского), с двойным и тройным дном особа, темную энергетику которой способен одолеть только молодой капиталист, еще более алчный хищник из Петербурга Василий Иванович Беркутов (заслуженный артист РФ Сергей Угрюмов).

Нежная, не злая, но слишком ленивая молодая и богатая вдова Евлампия Николаевна Купавина (Дарья Мороз) становится легкой добычей сначала Мурзавецкой, а потом Беркутова, прибравшего к рукам с помощью женитьбы на ней все капиталы ее покойного мужа.

Несомненная удача спектакля — и собака Аполлона, беспутного племянника Мурзавецкой (Дмитрий Куличков), по кличке Тамерлан, которую поистине выписала наша землячка Яна Сексте. Как говорит сама Яна — то ли собака, то ли влюбленная, преданная женщина прапорщика в отставке. Она вносит что–то живое и теплое в холодную черно–белую гамму постановки.

Слишком гладкие и зализанные прически персонажей, короткие стрижки (даже у Мурзавецкой!), блестящие сапоги и выправка, какие–то порой механические движения, немецкие песни со словами, "роковое" танго, борцовские приемчики, постоянно используемые персонажами, даже Мурзавецкой и придуманным Богомоловым Славиком (охранник Беркутова), должно напоминать нам что–то явно фашистское…

С Розой Хайруллиной нам удалось поговорить после спектакля. Актриса переоделась в широкие брюки и мальчишескую кепку, и я вдруг подумала: ну как она могла играть русскую помещицу?.. Спросила у тонкой, невысокой, по виду избегающей общения, но обладающей богатым внутренним миром, правда, внутренне хрупкой и такой незащищенной (не отсюда ли некая закрытость?) актрисы, не сопротивлялась ли она такому прочтению ее роли режиссером.

— Знаете, не сопротивлялась, — ответила Хайруллина. — Я только удивилась, почему это я — Мурзавецкая. Потому что мне казалось, что уж я точно и совершенно не Мурзавецкая. Но я очень поверила Константину Богомолову и перестала сопротивляться. Я вообще ему очень верю.

Вы верно подметили — в моей роли и в этой постановке в целом есть металл, железо. Поэтому и музыка немецкая звучит. Мурзавецкая говорит тихим и внешне смиренным голосом, но творит чудовищные дела.

Мне вообще кажется, что дьявол — он такой тихий. Посмотрите, как в жизни — беда и горе ведь очень тихо приходят, подкрадываются. Когда это, не дай Бог, падает, мы эту секунду воспринимаем в собственной внутренней тишине…

— Так вы постарались воплотить беса в женском обличье?

— В общем, да. Но она ведь очень деловая. У нее на эмоции нет времени. Да, она спит со своим управляющим Вуколом — чего нет у Островского. Но сегодня играть его пьесы с самоваром и кренделями неинтересно. Надо ведь до сегодняшнего зрителя достучаться.

Мы же не знаем, к примеру, какова Валентина Матвиенко в жизни? А что собой являет Юлия Тимошенко? Не представляем! Вот и Мурзавецкая такая страшная.

Говорит "Христос воскресе!", крестится, христосуется — и тут же раздевается до комбинации в постельной сцене на полу, прикуривает сигарету от лампады. И в то же время такая как бы серенькая тихая мышка. Это и есть сущность ханжества. Не от громкого человека жди подвоха, а от тихой Мурзавецкой.

А то, что вас шокировало — вместо икон стулья! — как же в такой атмосфере могут быть иконы? Это уже выглядело бы кощунством.

Так и творим иллюзию… Актерская профессия — это иллюзия, но при этом обмане не обманывай себя!

— А почему вы выбрали такую профессию?

— Во–первых, я очень закомплексованный человек, очень. И, видимо, единственным способом моего нормального существования была сцена. Мне хорошо на сцене. Там я знаю и понимаю гораздо больше, чем в жизни. А в жизни мне страшно…

И родители мои не то что не препятствовали, а даже хотели, чтобы я пошла в актрисы, дабы не пропасть в жизни. Они чувствовали и мою какую–то связь с космосом. И мне все время хотелось не брать от жизни, а отдавать.

Я ведь москвичка только два года, до этого работала в Казани, в Голландии. Но вот Костя, режиссер, позвал — и я ему поверила. Сейчас в Москве очень много снимаюсь, но еще не очень прижилась. Я всегда плохо себя оценивала — у меня по жизни заниженная самооценка.

— А вас родители воспитывали в вере?

— Нет. А сейчас задумалась о православии, но батюшки и верующие люди говорят: погоди, мол, ты же в мире вся. Наверное, придет еще время…



оригинальный адрес статьи