Театральная компания ЗМ

Пресса

27 февраля 2012

Еще больше Чичиковых

Кирилл Матвеев | Интернет-портал Gazeta.ru


В Большом театре показали оперу Родиона Щедрина «Мертвые души» в режиссуре Василия Бархатова. Этим спектаклем национальный театральный фестиваль «Золотая маска» открыл ежегодную программу «Премьеры Мариинского театра в Москве».


Опера Щедрина создана три с лишним десятка лет назад. Либретто, написанное самим композитором, следует гоголевскому тексту: когда Чичиков, например, гостит у Ноздрева, они перебрасываются репликами «Давненько не брал я в руки шашек» и «Знаем мы вас, как вы плохо играете». Музыка, полная автономных хроматизмов, вслед за Гоголем объединяет видимый смех и незримые слезы. Щедрин добавил и народные голоса, поющие что-то протяжное, тоскливое и аутентичное. Девятнадцать сцен-номеров устроены по принципу пирога с начинкой: эпизоды поэмы — народные попевки — эпизоды поэмы.Не сказать, что тут конфликт вечного (народ) с временным (накипь на народе): Щедрин, к счастью, далек от лобовых решений. И то и другое у него национальная данность.


Режиссер «Душ» Василий Бархатов — любимец Валерия Гергиева: первую работу в Мариинке он сделал в 2006 году, когда юному дарованию было 23 года. Бархатов неровен в творчестве и вызывает споры, но одно он умет делать хорошо — находить соавторов. Прежде всего это театральный художник Зиновий Марголин, декорации которого четко подсказывают, что и как делать режиссеру. Спектакль строится на двух образах — смерти и дороги: вот гоголевская Россия по Марголину и Бархатову. Под «гоголевской» подразумевается страна во все времена: Гергиев сказал перед премьерой, что «сегодня Россию населяет еще больше Чичиковых, чем во времена Гоголя». Волей постановщиков сатира писателя почти избавлена от юмора, а настроение отдает усталой безнадежностью. Афера Павла Ивановича подана как мелкий, но характерный эпизод нескончаемой саги под названием «так было, так есть и так будет». Отсюда и облик персонажей: кто в сюртуках и кринолинах, а кто в современном пальто и платье.


А птицы-тройки нет: куда ей лететь — сегодня решительно неизвестно, а бессознательной удали со времен Гоголя в России поубавилось.Есть лишь безлошадная чичиковская бричка, увеличенная до невообразимых размеров: два ее колеса туго ворочаются по принципу «шаг вперед, два шага назад». Под днищем гигантского средства передвижения разворачивается фантасмагория, из которой ясно: покойников надо искать не на том свете, а на этом, живые герои поэмы и есть мертвые души. Отсюда лейтмотив похорон: сперва — долгая похоронная процессия на экране, потом ситуации с покупкой мертвых душ, а в конце — похороны городского прокурора, умершего от страха. Страна долгих путешествий, снятая из окна воображаемой брички, показана через панораму унылых безлюдных кинопейзажей, что заставляет вспомнить две хрестоматийных цитаты: «Хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь» и «В России две напасти — дураки и дороги».


У спектакля шесть номинаций на награды «Золотой маски», из них три певческие. Глядя на стандартно-учтивого и одновременно прожженного Чичикова (Сергей Романов), вспоминаешь, какое место в мире страна занимает по уровню коррупции. Его голос, хотя и не особо выразительный, полон игры: обхаживая владельцев душ, гость с неуловимой пародийностью подражает ариям опер бельканто. Оставаясь наедине с собой, лежа в ванне и намыливаясь, Чичиков поет по-другому: его баритон становится резким, а медовые речи сменяются репликой «чтоб вас черт побрал всех». Хороша ворчливая Коробочка, мелкая предпринимательница с артелью восточных девушек-нелегалок, изготовляющих ходовой товар — белые тапочки. Безмозглая меркантильность дуры довела Чичикова: он чуть не удушил Коробочку ее же портновским сантиметром. Колоритен Собакевич (Сергей Алексашкин), явно бывший советский чиновник в мешковатой пиджачной паре, приторговывающий компроматом и мрачным басом сообщающий, что «мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет». Драный Плюшкин, прореха на человечестве, живет в лачуге, куда никого не пускает, ковыляет в облике бомжа с колясочкой и поет сочным меццо (отменная работа Светланы Волковой). Ноздрев (Сергей Семишкур) — типичный разбогатевший калиф на час, с разухабистыми воплями, манерами пьяного прохвоста и в сопровождении полуголых девок. А чета Маниловых мало того что сладко заливается соловьем, выпевая «майский день, именины сердца»: она принимает Чичикова на пасеке, облачившись в защитные «антипчелиные» костюмы, и кормит гостя приторными речами и бутербродом с медом.


Губернские чины, все в белом, точно мертвецы в саванах, сперва обхаживают Чичикова — ведь он сравнил их заштатный город с Парижем. Губернаторская дочка, нацепив балетную юбку-шопенку, исполняет для гостя балет, а Бархатов в мизансценах копирует картину Федотова «Сватовство майора»: оттуда — жеманная поза девицы, смущающейся в силу своей невинности. Последнее действие, где сплетни о Чичикове приводят губернский город в ужас, поднимет градус абсурда до белого каления. Нервно вскрикивая «что за притча, в самом деле, эти мертвые души?», толпа обывателей мечется по сцене, испытывая неодолимое стремление отгородиться от проблем. Сначала с помощью табуреток, которые, как оружие, носят ножками наперевес. Потом с помощью ящиков (смесь дорожного чемодана с гробом), в которые все испуганно забиваются.


Когда прокурор умрет от страха, произойдет последняя глупость: на гроб поставят неуместный торт «для дня рождения» с горящими свечками, принесенный Чичиковым совсем по другому поводу.

Парадокс, но чем больше на сцене мельтешат, тем монотонней общее впечатление: внешняя активность у Бархатова развивается в ущерб внутренней. Взять хотя бы манипуляции с табуретками: прием эксплуатируется слишком долго, динамика уходит, действие становится неповоротливым, как бричка Чичикова. Да и водными процедурами режиссер злоупотребляет: герои его «Летучей мыши», помнится, тоже мылись в душе. Конечно, Бархатову помогают гениальное гоголевское слово и музыка. Ведь одно дело — поговорить, что Чичиков — это Наполеон, сбежавший с острова Эльба, и совсем другое — об этом спеть. Ощущение коллективной шизофрении усиливается в разы. Тем более что оркестр под управлением Гергиева щедро добавил эмоций, взнуздав щедринскую партитуру. Если где и промчалась птица-тройка, то, несомненно, в оркестровой яме.



оригинальный адрес статьи