Пресса

Веничка Ерофеев раздвоился на «физическое» и «мистическое»

Андрий Жолдак прочел «Москву–Петушки» вне времени и пространства


Самым громким событием внеконкурсной «Золотой Маски» стал спектакль питерского «Балтдома» «Москва–Петушки» в постановке украинского авангардиста Андрия Жолдака, показанный на сцене Театра имени Моссовета. Он, как обычно, расколол публику на два лагеря: одни демонстративно уходили во время действия, другие устроили стоячую овацию в финале, одни возмущались — «зачем привезли эту гадость?», другие удивлялись, почему спектакль не выдвинут на премию.



Собственно, такой реакции и ожидал экспертный совет, порекомендовав привезти спектакль Жолдака вне конкурса. Для номинации на главную театральную премию страны он слишком неровный, слишком раздражает. В нем есть как яркие, так и откровенно слабые сцены. Но лишить фестиваль такого яркого и неординарного зрелища было бы несправедливо.

Жолдак написал по мотивам культовой поэмы Венедикта Ерофеева собственную пьесу, где осталось не так много авторского текста, да и смысл кардинально изменился. Отталкиваясь от книги — квинтэссенции 1970-х, режиссер сочиняет поверх текста свою собственную вневременную историю.

Здесь нет примет времени. Художник Тита Димова создала впечатляющий космогонический пейзаж: через бушующее полиэтиленовое море молниевидным зигзагом проложены узкие шаткие мостки, ведущие к далекому одинокому домику с горящим окошком — наверное, тому самому, где Веничку ждет женщина с косой до попы.

Справа — накренившийся помост, где шепчутся три черные парки — то ли богини судьбы, то ли ведьмы из «Макбета». Слева — странное сооружение, обозначающее подземный мир. Сверху за героем наблюдает огромный неусыпный глаз. Словом, все стороны света в наличии.

— В человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть, больше того, сторона мистическая, — говорит герой Ерофеева.

И Жолдак реализует эту метафору, поделив Веничку надвое. За его «физио» и «рацио» отвечает актер Леонид Алимов, очень похожий на Дмитрия Быкова. А за тонкие вибрации — литовец Владас Багдонас, игравший Отелло и Фауста у Някрошюса.

И так же надвое делится весь спектакль. Витальный, суетливый живчик Алимов отвечает за сатирические бытовые сцены с карикатурной бригадой монтажников-алкоголиков, надменными официантками и нахальными дворниками. А Владас Багдонас тянет за собой шлейф глобальных ролей, сыгранных в «Мено Фортас». Его Веничка — не чахлый советский интеллигент, а былинный богатырь, мифологический герой, которому ведом язык птиц и зверей. Что-то шепчущее ему на ухо чучело лисы — фирменная режиссерская «фишка», переходящая у Жолдака из спектакля в спектакль, от украинского «Войцека» до финской «Анны Карениной».

В пятилитровой бутыли, которую выбрасывают на берег волны, он слышит музыку неземных сфер. Алкоголь для него — не средство внутренней эмиграции, а проводник в иное измерение. Путь до Курского вокзала этот Веничка проходит как сталкер, нащупывая дорогу с помощью деревянного бруска на веревке.

Внутренняя вселенная Венички оказывается настолько же глубже окружающего его мира, насколько огромные, до задника оголенные подмостки «Балтдома» (или театра Моссовета) шире небольшой полоски авансцены, где разыгрываются все бытовые эпизоды спектакля.

И вот этот карикатурный социум, пожалуй, самое слабое место постановки. Рабочие в касках с глазами навыкате требуют от Венички немедленно «пойти до ветра, чтобы все видели», а сами сидят на унитазе и извергают выпитое прямо на сцену. Такого грубого физиологизма наша щепетильная публика не выдерживает и начинает пачками покидать зал.



А что касается удач, помимо великолепного Владаса Багдонаса хочется отметить работу двух актрис, сыгравших ангелов-хранителей Венички. Героиня Наталья Парашкиной — дебелая тетка-матершинница с вечной сигаретой во рту. Ее коронный номер — рассказ про Пушкина и комсорга Евтюшкина, положенный на частушечный распев, всякий раз вызывает дружные аплодисменты зала. Другой ангел и по совместительству мечта Венички — актриса МДТ Екатерина Решетникова — легкая, воздушная, изящная, кажется, и впрямь не касается земли. Две ипостаси женственности: русская баба и прекрасная блоковская незнакомка.

Жолдак вообще специалист по женской части, ему хорошо удаются именно героини — Федра, Кармен, Анна Каренина. Поэтому в сугубо мужских «Петушках» сцены с ангелами — самое сильное. И за них можно простить несовершенство всего остального.