Пресса

Всё в этой музыке

На фестивале «Золотая маска» Пермский театр оперы и балета показал две свои оперы: Cosi fan tutte Моцарта и Medeamaterial Паскаля Дюсапена. Реакцию публики можно обозначить, как «массовая истерия» – такого мы, и правда, еще не слышали.

Пермский театр оперы и балета приехал на «Золотую маску» вслед за Мариинским. И, кажется, впервые корабль, ведомый Валерием Гергиевым, попал не в бурлящий океан зрительского ажиотажа и восторга, но в тихую гавань. И поделом: если в «Пеллеасе и Мелизанде» хотя бы можно было отвлечься от сумрака сцены на изысканность партитуры, тонко преподнесенную маэстро Гергиевым, то в «Сказках Гофмана» зрители и того были лишены. На замену встал некто (на самом деле Кристиан Кнапп, но его выход не объявили), добротно провел спектакль – но не более того. Так что постановка Василия Бархатова – довольно беспомощно отыгрывающая тему жестокой подмены реальности иллюзией (прежде всего в силу неумения работать с актерами: уж хотя бы для дьявольского образа Ильдара Абдразакова можно было бы найти личины, тем более что певец одарен актерскими данными), лишилась крепкого фундамента.

Общественность замерла в ожидании: в Москву привезли работы Теодора Курентзиса – те, о которых рассказывали в самых превосходных степенях. Как оказалось, не преувеличивали. Вклад Пермского края в нового худрука театра (колоссальный бюджет и абсолютный карт-бланш) обернулся абсолютным признанием профессионалов, выраженным хотя бы двумя десятками номинаций на «Золотую маску» (в марте на фестивале покажут еще балет «Свадебка»).

Что меня восхищает в его работе? Он ничего не боится (хотя это и так всем давно известно). Не знаю, сколько билетов продается на Medeamaterial, даже если все – не уверена, что идут на Дюсапена. Идут на Курентзиса. Боюсь, имя французского композитора, не так давно разменявшего пятый десяток, до сих пор не знали даже во многих музыкальных вузах, не говоря уже о публике (в Московской консерватории, правда, недавно состоялась защита кандидатской диссертации о его музыке). Спектакль по Хайнеру Мюллеру с его жестокой интерпретацией мифа о Медее, повествующей, в общем, о конце человечества, сделан на потрясающую молодую актрису Надежду Кучер, поющую (или даже воющую) поминальную песнь миру, в котором уже ничего не осталось. В заброшенном бассейне, который рисует ее воспаленное воображение, потонули призраки детей, мужа, принявшего обличье шахида, вдов, омывающих слезами могилы…

Моцартовская Cosi fan tutte, напротив, наполненная изящным юмором стилизация в духе XVIII века, вовлекает зрителя в игру со счастливым концом – если бы не крах прямо на закрытии занавеса: комедия превращается в трагедию, ибо люди, так преданные друг другу еще два дня назад, не воссоединяются. Предвестия этой трагедии, впрочем, мы слышим раньше: в порой агрессивных атаках оркестра или, наоборот, тихих, почти медитативных лирических эпизодах. Курентзиса, кажется, нимало не заботит, как принято играть Моцарта, – он создает своего: барочная инструментовка (с лютней в оркестре), потрясающая, взрывная, даже авангардная партия у клавира, романтические взлеты и четкость классицизма, а еще феерические темпы и тонкая динамика – от бравурного фортиссимо до тончайшего, ангельского пианиссимо. Сыграй он на бис всю оперу – из зала, кажется, не вышел бы ни один слушатель.