Пресса

Сделали перепост

Фестиваль «Перепост» — партнерский проект фестивалей «Золотая маска» и «Любимовка» в рамках программы «Новая пьеса». Организаторы отобрали пьесы, в которых затрагиваются проблемы, актуальные для современной России, но к которым наш театр почти не обращается. «Московские новости» посетили читки отдельных пьес и убедились в их злободневности.

В фестивале участвовало семь пьес, многие из них были переведены специально для «Перепоста». Английская пьеса «В печать» авторов Кристин Бэкон и Ноа Брикстед-Брин посвящена журналистам, чья бесстрашная работа может стоить им жизни. Чешская «Исповедь мазохиста» Романа Сикоры повествует о том, как унижения и лишения становятся источником удовольствия. «Любовь и деньги» Денниса Келли из Великобритании — об изнанке жизни среднего класса. Немецкий «Норд-Ост» Торстена Бухштайнера рассказывает о враче скорой помощи, террористке-смертнице и одной из заложниц. На третий день на фестивале прошли читки канадских «Вишневых мартенсов» Дэвида Гау, финских «Фундаменталистов» Юха Йокела и мексиканской пьесы «Ненавижу сраных мексиканцев» Луиса Энрике Гутьерреса Ортиса Монастерио. Первая посвящена неонацисту и его адвокату-еврею, вторая — религиозному экстремизму, а третья — национальной нетерпимости.

Читка пьесы «В печать» пугала концентрацией страшных историй, которые еще страшнее оттого, что не выдуманы. Герои пьесы — реальные журналисты, чьи монологи были записаны. Диалоги с другими персонажами сконструированы драматургами: пьеса полудокументальная.

Журналисты — это мексиканка Лидия Качо, два брата-журналиста с Шри-Ланки, Елена Костюченко из «Новой газеты», расследующая связи полиции с преступниками, американский военный фотограф, работавший в Ираке, израильская журналистка, живущая в Палестине и исследующая оккупацию ее территории. У каждого из них — своя история, и не одна, о том, как опасно говорить правду и отстаивать справедливость в современном мире, особенно, если ты журналист. Например, Лидию Качо похитили и хотели изнасиловать и убить за то, что она уличила очень высокопоставленного чиновника в педофилии. Спасло ее лишь то, что она была слишком известна в Мексике. Чиновник так и остался на свободе. Когда Лидия с ним сталкивалась, то понимала, что он ее боится — в этом была хотя бы малая доля утешения. Большинство историй здесь заканчиваются ничем, и приносят только беды тем, кто хочет сделать что-то хорошее. Так, один из веселых братьев с Шри-Ланки, делавших хулиганскую и честную газету, был убит. К убийству был причастен президент страны, которого они в своих статьях разоблачали. При этом президент был их давним другом, с которым они продолжали общаться в неформальной обстановке. Во время обсуждения пьесы после читки к ней было предъявлено много претензий: авторов упрекали в непрописанности мотиваций героев, в том, что на самом деле все происходит не совсем так. Но, как заметил кто-то из зрителей, даже если часть упреков и справедлива, многие люди не знают о событиях, которые легли в основу пьесы, и подобных им — поэтому «В печать» — важная и нужная вещь, актуальная, к сожалению, и для России.

«Исповедь мазохиста» — чешская пьеса о мазохизме в самом широком смысле слова. От реализма она плавно переходит к гротеску и чистой воды сумасшествию, порой заставляющих вспомнить Пелевина. Герой «Исповеди» мистер М получает удовольствие от боли. Началось все с увлечения мазохизмом в личной жизни. Потом герой приходит к тому, что ему нравится, когда его унижают на работе и заставляют работать круглосуточно. Он убеждает начальника в том, что нужно платить гораздо меньше и заставлять работать гораздо больше всех служащих.

Градус безумия растет, этому способствуют и фантастические сны персонажа: ему снится антропоморфный конь, символизирующий непосильный труд, который дает ему советы. Появляется тут и министр финансов Чехии Мирослав Калоусек. «Сокращения коснутся всех сфер, кроме Министерства обороны», — говорит он по телевизору, и тут же становится идеалом для мистера М. «А как он владел хлыстом — так хорошо!» — говорит герой о министре. Пройдя в конце жесточайшее испытание, игры на выживание среди офисных работников, и победив в них, мистер М остается недоволен. Теперь он богат, у него есть вилла, телохранители, его жизнь благополучна, и даже Калоусек говорит ему: «Добро пожаловать в клуб». Но герой несчастен: не этого он хотел. Он протестует против такого «несправедливого» отношения. Социальный смысл пьесы актуален и для России: кажется, что многие люди действительно научились получать удовольствие от трудностей, лишений и унижений и не хотят жить по-другому.



Канадская пьеса «Вишневые мартенсы» — рассказ о неонацисте, который непреднамеренно убил индуса, и о его адвокате-еврее. Череда разговоров и встреч приводит к тому, что подсудимый раскаивается в содеянном и отказывается от своих убеждений, регистрируется на специальном форуме. В глубине его души все-таки осталось что-то хорошее. Его адвокат также амбивалентен: иногда он не может заглушить ненависть к тем, кого он сам призывает к терпимости. После того, как ему удается добиться раскаяния преступника, его жизнь начинает рушиться: он не может больше нормально работать, от него уходит жена. На обсуждении читки кто-то высказал мнение о том, что «Вишневые мартенсы» — явно не пьеса про Россию, потому что у нас совершенно невозможно установить диалог между людьми, аналогичными действующим лицам пьесы. Но исследование межнациональных столкновений и противостояний в любом случае актуально для любой страны современного мира.

«Ненавижу сраных мексиканцев» — в какой-то степени синтез «Исповеди мазохиста» и «Вишневых мартенсов»: это гротеск (как и первая пьеса), посвященный восприятию разных наций друг другом (как и вторая). Главная героиня — простая американская женщина, у которой есть недоразвитый брат, который стал таким, после того, как его избили «негритосы».

Это неполиткорректное слово употребляется здесь миллион раз, как и фраза героини «Я ненавижу долбаных негритосов, но еще больше я ненавижу сраных мексиканцев». Фраза становится рефреном, приближая пьесу, как заметили все, к песне, фольклору. Несмотря на повторяющийся неизящный, но работающий юмор, «Ненавижу сраных мексиканцев», пожалуй, одна из самых поэтичных и трогательных пьес «Перепоста». Героиня, которая ненавидит всех небелых людей (которые, как она считает, только все портят и отнимают у белых), влюбляется в мексиканскую женщину. Среди действующих лиц здесь — бог, который спускается на летающей тарелке и забирает на небо многочисленных сгоревших в доме мексиканцев. Социальный смысл здесь явен, но не так важен, как художественное наполнение.

В России социальные проблемы в большинстве случаев обходят стороной и театральные, и кинорежиссеры. Но важно не только то, что все темы, затронутые на фестивале, действительно актуальны для российского общества, но и то, как проходили читки. Поставленные талантливыми молодыми режиссерами (например, Талгатом Баталовым и одним из организаторов фестиваля Юрием Муравицким), они производили впечатление полноценных спектаклей, в которые погружаешься иногда больше, чем в традиционные, полноценные постановки.


Воспитать правильное социальное чувство в зрителях
Соорганизаторы фестиваля драматурги Евгений Казачков и Михаил Дурненков рассказали «Московским новостям» о возможностях и ограничениях документального и художественного театра в осмыслении злободневных проблем общества.

— По какому принципу формировалась программа фестиваля «Перепост»?

Евгений Казачков: Мы старались найти пьесы, которые бы затрагивали темы и поднимали вопросы, которые сейчас актуальны в общественном, политическом, медийном поле в России, но при этом в театре еще никаким образом не отработаны. Если попытки и были, то робкие, несмелые, одиночные. Мы посмотрели, как в театральном пространстве и театральным языком с этими темами разбираются в других странах. Какие-то вещи искали целенаправленно, какие-то держали в голове, потому что они нам раньше попадались. Какие-то пьесы, которые могли бы актуально прозвучать в России, мы просили прислать нам французских, американских, мексиканских коллег. Что-то переводилось специально для фестиваля, что-то уже было переведено раньше.

Михаил Дурненков: Нехватки злободневных иностранных пьес не было. Не потому что в России так много проблем, а потому что российский театр не так, как в других странах, реагирует на современность. Просто наш театр в малой степени настроен на актуальные вопросы. А практически любая современная европейская, латиноамериканская пьеса (американских в этом году среди участников нет) каким-то образом задевает ту или иную проблему.

— Большинство этих пьес написано не в технике вербатим?

Дурненков: Не было такой задачи — делать фестиваль документальных пьес. Они могут быть написаны хоть в форме поэмы. Мы делали тематический фестиваль.

Казачков: Просто довольно часто актуальные работы являются документальными. Часть наших пьес в той или иной степени опираются на документальный материал. Например, «В печать», «Норд-Ост»…

Дурненков: «Норд-Ост» — пьеса немецкого драматурга Торстена Бухштайнера, основана на интервью с участниками событий.

— Как вы считаете, что перспективнее для раскрытия злободневных проблем — документальный театр или художественный?

Казачков: И то, и другое.

Дурненков: Документальный театр ближе к коже реальности. Им проще копать материю реальности, вскрывать какие-то проблемы или вопросы, которые появляются каждый день. Художественное же пространство всегда требует времени для рефлексии и переосмысления. Как правило, проходит несколько лет, а потом возникают такие пьесы как отзывы на события. Документальные же возникают сразу — как грибы после дождя. Мы стараемся брать и те, и другие, поскольку они атакуют реальность и повседневность с разных сторон.

Казачков: Те пьесы, которые пытаются быть пьесами быстрого реагирования, но при этом не документальными, попадают в раздел «сатира, гротеск, фельетон». Иногда это граничит с публицистикой. Это тоже тема для обсуждений — как разбираться с такими текстами на сцене, востребованы ли они, нужны ли, как их продвигать.

Дурненков: Есть же, например, американский жанр стендапа. У нас он не очень развит из-за традиционного репертуарного театра, который исследует реальность сложным метафорическим языком. Стендап — прямой посыл к зрителю. Пьесы быстрого реагирования, как правило, имеют форму стендапа, монолога, прямого обращения к зрителю. У нас, как минимум, есть две такие пьесы: гротескная «Исповедь мазохиста» и «Ненавижу сраных мексиканцев».

— Какое будущее в России у пьес, которые участвуют в фестивале?

Казачков: Мы и делаем этот фестиваль, чтобы узнать, какое у этих пьес будущее здесь.

Дурненков: Но это не единственная наша задача. С одной стороны, нам бы хотелось, чтобы эти пьесы здесь ставили, потому что это воспитывает некое правильное социальное чувство в зрителях. Чувство ответственности за реальность.



Казачков: Помогает театру работать как общественный институт.

Дурненков: С другой стороны, мы хотели бы подбодрить наших отечественных авторов на создание пьес быстрого реагирования.

Казачков: Не обязательно быстрого. Мы хотим призвать авторов к более смелому выбору того, о чем можно писать, что можно выносить на сценическое пространство. Какие-то темы, сюжеты, герои. Если даже некоторые пьесы на нашем фестивале раздражающие, неправильные, провокативные, то мы таким образом хотим сказать: «Давайте сделаем лучше!»