Театральная компания ЗМ

Пресса

25 марта 2013

Новая достоверность

Мария Львова, Екатерина Дмитревская, Мария Зерчанинова, Мария Хализева, Мария Гордеева | Газета «Экран и сцена»

Завершился один из важных и приоритетных для внеконкурсной программы “Золотой Маски” проектов – “Новая пьеса”, в котором участвуют и отечественные, и зарубежные коллективы. Его задача шире, чем открытие ранее не известных имен. По примеру “Золотой Маски” он состоит из афиши, включающей 10 спектаклей, и целого ряда мероприятий, сопровождавших основной блок. Это и фестиваль “Перепост”, представлявший читки новых пьес зарубежных авторов, и драматургический “Конкурс конкурсов”, 10 марта объявивший победителей. Гран-при получил Михаил Хейфец (“Спасти камер-юнкера Пушкина”), первое место занял Павел Пряжко (“Три дня в аду”). Приз зрительских симпатий достался пьесе Дмитрия Богославского “Тихий шорох уходящих шагов”.
Этот проект “Золотой Маски” – неизменно повод для споров и размышлений. Представляем читателю несколько откликов на спектакли “Новой пьесы”.


«СТАВАНГЕР (PULP PEOPLE)»
Лиепайский театр драмы
Константин Богомолов выпустил в Латвии спектакль “Ставангер (Pulp people)” по пьесе Марины Крапивиной. К названию норвежского города режиссер прибавил англоязычное словосочетание – то ли по аналогии с фильмом Тарантино, то ли подразумевая бесформенность и второсортность персонажей, слепленных из перемолотых и выплюнутых жизнью среднестатистических обитателей типовых квартирок.
В тесной коробке со стеклянной стеной сооружено такое типовое жилье (художник Лариса Ломакина): от дивана до унитаза не больше десяти метров, от парализованного отца до журнального столика и того меньше. В ней мучительно кучкуются крайне несимпатичные типы, имеющие обыкновение путать манку с героином и бальзамировать мертвого мужа в позе микеланджеловского Давида. Из пьесы Марины Крапивиной, повествующей о попытке молодой женщины из Латвии перебраться в поисках лучшей доли к норвежскому интернет-знакомцу в город Ставангер, режиссер Константин Богомолов смонтировал лихое действо, местами смешное, часто отвратительное, кажется, претендующее на глобальные обобщения, но больше напоминающее капустник (в которых, как знает театральная Москва, он большой мастер).
Актеры из Драматического театра города Лиепая с непроницаемой органичностью изображают девочку-подростка с головой родной бабушки-донора, спокойно соскребающую со стен содержимое горшка своего дедушки; старенького учителя, преподающего ей секс-уроки; “черную стюардессу”, выжившую в десятках авиакатастроф и ставшую распорядителем в крематории; ребенка-дауна, требующего героиновой кашки; манерного тату-мастера, сидящего на диете, и молодую женщину Кристину, перед поездкой в Норвегию украшающую интимное место лозунгом “I love Norway”. Впрочем, татуировщик пропустил буковку, вышло “Noway”, и действительно, бежать некуда и незачем. От норвежского друга, оказавшегося наркоманом в завязке, Кристина вернется домой на похороны свекра, в ту же пустоту и неприютность, от которой пыталась оторваться. Персонажи излагают свои истории параллельно, ни на минуту не покидая застеколья, перешагивая друг через друга, иногда умещая несколько сюжетов в одной кровати.
Страшилки-смешилки изложены бесстрастно и цинично, как и положено по жанру, с поправкой на сдержанный прибалтийский темперамент. Неизобретательная русская матерщина маячками вспыхивает среди латвийской речи. Переплетение анекдотических сюжетов, нагромождение изощренной чернухи преподносится актерами с холодноватой техничностью, лучшим примером которой становится безупречно исполненная пластическая ария стюардессы (Эверита Пьята) – лекция для пассажиров по безопасности полета, карикатурный танец с деловитым налетом эротизма. Карикатура, пародия, черный юмор пугающим образом сочетаются в спектакле с тотальным равнодушием к персонажам, к чувствам и мыслям этих убогих человеческих обмылков.
Чем приверженцы “новой драмы” никогда не грешили, так это равнодушием, что, впрочем, не помешало спектаклю “Ставангер (Pulp people)” с большим успехом открыть программу “Новая пьеса”.
Мария Львова


«ПОДРОСТОК С ПРАВОГО БЕРЕГА»
Театр юного зрителя,Красноярск
В центре Красноярска бьют фонтаны, по вечерам светятся лампочками деревья, сияют витрины магазинов и кафе. Это левый берег. А рядом правый – унылые пятиэтажки, ларьки, рынки. Недавно так же неприглядно выглядел и Красноярский ТЮЗ, переживавший спячку и стагнацию. Сегодня именно этот театр оживляет облик правобережного города, благодаря приходу осенью 2011 года нового главного режиссера Романа Феодори.На прошлогодней “Маске” Роман не только получил спецприз жюри за “Мамашу Кураж”, которую поставил в Барнауле, но и показал впечатляющие результаты первого года работы в Красноярском ТЮЗе. Неожиданная, оригинальная постановка “Наташиной мечты” Ярославы Пулинович вошла в программу “Маски Плюс”.
В этом году его “Подросток с правого берега” попал в афишу “Новой пьесы”. Сегодня вербатим – одна из форм сплочения труппы, вовлекающая актеров в сам процесс сочинения спектакля. Вместе с драматургами Сашей Денисовой, Екатериной Бондаренко, Федором Парасюком исполнители встречались со своими будущими героями и, одновременно, с реальной и потенциальной зрительской аудиторией.
Главная сложность состоит в том, чтобы из документальных рассказов, монологов-исповедей получилась настоящая драматургия, у которой свои законы. Роман Феодори размещает зрителей на поворотном круге, что, кажется, само собой гарантирует действие и движение сюжета. Круг возвращает нас к тому или иному герою, остановка круга – акцент, фокусирование на новом повороте темы. Вероятно, сознательно, молодой человек дан “крупным планом”. Одиночество в мире взрослых задается с появления экскурсовода краеведческого музея (Анжелика Золотарева), которая уверенно и презрительно погоняет воображаемую стайку школьников. Для нее слушатель ничем не отличается от экспоната-неандертальца.
Родители бессильны понять своих чад, удручающих жестокостью и инфантилизмом (одна из мам жалуется, что ее сын обитает в мире Гарри Поттера). Кстати, характерно, что о детях рассказывают только мамы и учительницы. Тема безотцовщины витает в спектакле.
На классной доске мелом выведено “Урок толерантности”, что выглядит грустным сарказмом. Чего-чего, а толерантности в картине, изображенной театром, не ночевало. Ни в межнациональной среде (героям не нравятся “чурки”), ни в школьной или семейной. Возможно, сама лабораторность работы, поиски импровизационного актерского состояния привели к не раз наблюдаемому на “Маске” результату, когда в новом пространстве, с новым зрителем, актеры начинают “тишить”, теряют темп. Да и сама пьеса кажется недостаточно структурированной. “Подросток” перенаселен персонажами, а запоминаются единицы. Одна из лучших, на мой взгляд, ролей получилась у Екатерины Кузюковой. Судьба больной эпилепсией девочки по-настоящему трогает. Эпизод становится мини-пьесой с грустным финалом. Девочка мечтала выйти замуж по любви, жить долго и счастливо, но мечты оказались разбиты. Можно вспомнить даму-капельдинера (Лада Исмагилова), искренне уязвленную поведением зрителей, оскорбляющих ее отношение к театру.
Такой спектакль, отражающий клубок проблем нашего времени, необходим подросткам – той аудитории, что попадает в некую репертуарную “яму” между детскими и взрослыми постановками. Но из-за ненормативной лексики эта работа театра обречена на аудиторию “18+”. Закрадывается крамольная мысль: что если сделать попытку адаптировать эту самую лексику и таким образом вернуть “Подростка” красноярским школьникам, тем более что сквернословить они умеют без всякого театра?
Екатерина Дмитревская

«РУЧЕЙНИК, ИЛИ КУДА ДЕЛСЯ АНДРЕЙ?»
Театр «Старый дом», Новосибирск
Посреди сцены стоит старенький письменный стол, уставленный какой-то допотопной техникой: кассетный магнитофон рядом с проектором для слайдов, настольная лампа и видавший виды вентилятор – все признаки докомпьютерной эры. На столе беспорядок, будто его хозяин только что был тут, что-то мастерил, слушал музыку, а, может быть, делал уроки. Сколько ему лет? Какие это годы – 80-е, 90-е? Несмотря на приметы времени и следы присутствия хозяина стола, в спектакле этот персонаж так и не появится. Однако именно он станет главным героем сложного документально-мультимедийного действа под названием “Ручейник, или Куда делся Андрей?”.
Пьеса Вячеслава Дурненкова “Ручейник”, написанная десять лет назад, на сцену в свое время не попала. В ноябре прошлого года петербургский режиссер Семен Александровский поставил ее в новосибирском театре “Старый дом”. Для этого спектакля драматург, посчитавший, что за прошедшие годы в пьесе многое устарело, сделал новую редакцию. Так что на афише теперь значится: по тексту Вячеслава Дурненкова. Вполне традиционная по форме пьеса о московском журналисте Андрее, представителе “потерянного поколения”, который в поисках веры отправляется к деревенскому “святому”, но влипает вместо этого в трагикомичный русский абсурд, у новосибирцев полностью преображается.
Вместо последовательного действия, открывающегося сценкой в редакции и дальше следующего со всеми остановками: вокзал, деревня, снова вокзал, нам как будто достается папка документов об этой поездке: журналистский блокнот, какие-то аудиозаписи, фотографии, карта местности, выписки из энциклопедии и т.д. Актеры извлекают все это из письменного стола журналиста, зачитывают, меняясь ролями, и проецируют на экраны, расположенные позади стола. Вместо итога журналистского расследования – репортажа с выводами и оценками, мы видим лишь его отправную точку, сбор материала. Вместо живых персонажей – лишь их голоса, нейтрально, без эмоций озвученные актерами. Вместо драматического театра – постдраматический, когда комбинировать, делать выводы и оценивать зрителям приходится самостоятельно.
Из ящиков стола попутно извлекаются и другие предметы, завалявшиеся там с детских лет Анд-рея. Вот облупленный Микки Маус, вот отрывок из фильма “Гостья из будущего”, вот фотография Егора Летова. Пласт за пластом снимается время, осевшее в этих вещах, выворачивается вся подноготная мальчика, родившегося в начале 70-х и взрослевшего во время перестройки. И мы чувствуем себя, как Татьяна в кабинете Онегина (“Везде Онегина душа себя невольно выражает”), когда в отсутствие героя, разглядывая его вещи, она начинает по-настоящему понимать, кто он такой. Нам про Андрея тоже все становится понятно: его советское прошлое, где учили жить во имя идеала, его жалкое настоящее, где он томится в пустоте и ждет чуда, но вместо святого обретает хитрого старика-сектанта.
Куда делся Андрей? Он уступил место документу и видео-проекции, этот документ укрупняющей. И пьеса, и персонаж от этого только выиграли. Они расширились до свидетельств о времени и обрели новую достоверность, чего в сегодняшнем театре традиционными способами добиться очень сложно.
Мария Зерчанинова


«ЛЕГИОНЕРЫ»
Театр на улице Гертрудес, Рига
Постановка Валтерса Силиса “Легионеры”, позиционируемая создателями как спектакль-диспут, дискуссия с дракой, – очередной дерзкий представитель постдраматического театра, должна была бы играться в более камерном пространстве, чем зал Центра имени Вс. Мейерхольда. В Риге у Театра на улице Гертрудес, где выпущены “Легионеры”, помещение совсем небольшое и атмосфера соответственно более доверительная.
Двухчасовой спектакль, состоящий из дюжины эпизодов и разыгрываемый двумя артистами – Карлисом Круминьшем и Карлом Алмом – на фоне четырех государственных флагов, строится на одном-единственном, но регулярном обращении к зрителю: “Только представьте”.Представьте себе вполне определенный исторический эпизод – выдачу Швецией в конце 1945 года Советскому союзу 167 балтийских легионеров (7 эстонцев, 11 литовцев и 149 латышей), в силу разных причин примкнувших к нацистской армии.
Из 2011 года, когда нынешний премьер-министр Швеции Фред-рик Рейнфельд выступил с речью-извинением перед странами Балтии за экстрадицию балтийских легионеров и игнорирование Швецией оккупации этих стран Советским Союзом, признав этот факт “темной страницей во внешней политике Швеции”, действие перебрасывается в душный июнь 1945. Именно тогда Комиссия иностранных дел Швеции, изнуренная одним из множества бесконечных заседаний, почти единогласно и не особо вникая в суть проблемы, приняла решение о выдаче немецких и балтийских солдат СССР.
Два исполнителя спектакля, представившиеся публике собственными именами Карлис и Калле, выступают от лица самых разных людей, в том числе политических деятелей, зачитывают и разыгрывают их речи и поступки на нескольких языках (рефрен – сплошные “представьте” и “вообразите”) – английском, латышском, шведском, немецком и – минимально – русском. Зрителей постепенно втягивают в действие, так или иначе – в духе театра 1970-х – привлекая к событиям и решениям, к протесту шведов против выдачи легионеров (просят встать), к выступлениям в Комиссии иностранных дел (раздают бумажки с речами и предлагают прочесть вслух).
В эпизоде, который озаглавлен “Момент истины”, проводится сеанс так называемого “массового исцеления”: Калле предлагает публике сосредоточить всю негативную энергию на четырех флагах – нацистском со свастикой, советском с серпом и молотом, а также шведском и латышском, вывешенными посередине, – один за другим их срывает и яростно отшвыривает, обнажая заляпанную “кровью” (краска в бутылках из-под кока-колы) белую нишу.
При всем обаянии двух актеров и их очевидной тяге к снижению пафоса затянувшаяся политическая акция оставляет ощущение поверхностности, однобокости и некоторой доморощенности. Несколько примиряет склонность создателей действа к самоиронии. Ближе к финалу звучит текст, переданный в синопсисе (спектакль идет без перевода) так: “Хватит латвийского нытья. Мы знаем о легионерах, мы знаем о Сибири, мы знаем о финансовом кризисе, но эти латыши только ноют и ноют. Они хотят быть Иисусом Христом Европейского Союза, но они только на втором месте – евреи страдали больше…”.
Болезненный фрагмент истории, на котором сосредоточено внимание спектакля, на самом деле выглядит много сложнее, чем его преподносит рижский театр. Возможно, стоило бы ввести в спектакль больше подробностей о судьбах и, главное, поступках конкретных легионеров, озвучить реальные мотивировки их вступления в нацистскую армию, а не объяснять почти всё соблазнами стильной нацистской формы и юностью. В буклете цитируются слова Карлиса Круминьша: “Многие шведы понимали, что в СССР никто не будет разбираться в степени виновности каждого”. Но и сами они – Валтерс Силис, Карлис Круминьш, Карл Алм – тоже по большому счету с этим никак не разбираются, интересуясь не столько отдельными личностями, сколько массовым сломом судеб, предъявляя счет даже не Советскому Союзу, а одному лишь шведскому правительству. У XXI века, как и у века предыдущего, убийственная тяга к обобщениям.
Мария Хализева


«НАШ КЛАСС»
Театр на Воли, Варшава

Спектакль “Наш класс” польского Театра на Воли поставлен по пьесе Тадеуша Слободзянека “Одноклассники. История в XIV уроках”, отмеченной главной литературной премией Польши “Нике”.
Это история польских и еврейских одноклассников, оказавшихся перед натиском жестоких событий XX века. Действие начинается в конце 20-х годов минувшего столетия в маленьком польском городке, где школьники, совсем еще дети, играют, танцуют, влюбляются, ссорятся и тут же мирятся. Но уже через десять-пятнадцать лет польские мальчики будут рыскать по городу в поисках своих еврейских одноклассников, ненависть к национальности и вере которых станет сильнее детской влюбленности и дружбы. Взрослый Зыгмунт предаст и забьет до смерти одноклассника Якуба Каца, а Рысек под присмотром немецких офицеров сожжет в овине когда-то обожаемую им еврейку Дору вместе с ее ребенком и сотнями других еврейских соседей.
Главную роль в спектакле, поставленном Ондреем Спишаком, играет сам текст. Все персонажи говорят от первого лица, вспоминая и будто вновь проигрывая каждый свою историю. Они изъясняются фактами, их действия бес-предметны, но настолько точны, что выстрел воображаемого ружья по-настоящему пугает зрителя. Литературоцентричность постановки подчеркивается и сценографическим решением: на сцене нет ничего, кроме пяти деревянных парт, десяти стульев и стены, разделяющей сценическое пространство на две равные части. В первой, ближней к зрителю, происходит действие спектакля, во вторую – потусторонний мир – постепенно перемещаются герои, наблюдая за продолжающейся жизнью своих одноклассников до тех пор, пока все они не окажутся на одной половине. Из декораций меняются лишь символы на гвозде, вбитом в стену: католический крест – серп и молот – свастика. И в обратном порядке: свастика – серп и молот – католический крест.
Небольшой класс из десяти человек пытается жить под каждым из этих символов, то взахлеб читая стихи Маяковского, то примеряя фашистскую форму или католическую рясу. Исторический фон, на котором разворачиваются судьбы одноклассников, диктует свои условия: постоянная смена идеологий и религий приводит к хаосу, результат которого – ненависть к себе подобным, к самым близким и родным. “Я выстрелил ему в ухо – одноклассники же…” – вот до какой жестокости доходят вчерашние школьники. На этом фоне удивительным кажется любое проявление человечности: спасение эгоистичной Зохой своего одноклассника-еврея Менахема, или женитьба поляка Владека на еврейке Рахелке для того, чтобы спасти той жизнь.
Пьеса “Наш класс” основана на реальных событиях. В Польше действительно существует городок Едвабне, где в июле 1941 года поляки сожгли несколько сотен евреев. Постановка Ондрея Спишака, который оставляет на сцене лишь текст и человеческие эмоции, делает зрителя свидетелем страшной трагедии. Эта трагедия – в крушении судеб обыкновенных мальчишек и девчонок, их превращении в жестоких солдат, способных на убийство, насилие и любую низость; но в то же время растерянных, запутавшихся в символах XX века. Кто в этом виноват? Сам человек, история, а может быть, Бог, имя которого так часто произносят герои? Драматург Слободзянек и режиссер Спишак обращаются к самым темным страницам мировой истории. “Наш класс” – одна из постановок, благодаря которым мы знаем правду, и это знание, возможно, не даст повторить ошибок прошлого.
Мария Гордеева



оригинальный адрес статьи