Пресса
Конкурсная программа
Региональные проекты
«Золотая Маска в кино»
Зарубежные проекты
«Золотая Маска в городе»
Детский Weekend
Внеконкурсная программа
Архив
9 апреля 2007
Латвийский режиссер Алвис Херманис приехал в Москву победителем. Его «Долгая жизнь» имела во время прошлогодних российских гастролей успех настолько шумный, что критики отдали спектаклю «Золотую маску» как лучшей зарубежной постановке. Спустя год Новый Рижский театр сыграл «Долгую жизнь» уже на бис. Заодно на фестиваль привезли и новый спектакль Херманиса «Соня» по рассказу Татьяны Толстой. Эти две работы удивительно удачно дополняют друг друга.
И «Долгая жизнь», и «Соня» - изящные и лаконичные, безупречно выполненные упражнения по театральной грамматике. Алвис Херманис исследует здесь то, что в латинских учебниках принято называть plusquamperfectum, а по-русски обозначается как давнопрошедшее время. Мысль о том, что человек зыбок и вещи прочнее его, для Херманиса становится не поводом к размышлениям, а методом работы. И в «Соне», и в «Долгой жизни» он насыщает сцену бесчисленными деталями советского быта, еще чувствующими на себе прикосновение чьих-то рук.
В «Долгой жизни» Херманис населил рижскую коммуналку жалкими стариками, которые еще цепляются за свои вещи, а заодно и за свое «давнопрошедшее время», но вот-вот исчезнут из нашего поля зрения, оставив после себя лишь никому не нужную рухлядь. В «Соне» же речь идет о тех, кто давно засыпан землей. «Жил человек - и нет его» - вот первая фраза рассказа Татьяны Толстой, сделавшаяся ключевой для спектакля.
В спектакле Херманиса никто не будет притворяться покойником, разыгрывая чужую, давно иссякшую жизнь. Свой приход в ленинградскую квартиру 30-х годов режиссер расценивает как грубое вторжение в чужую жизнь, как грабеж со взломом, каковым, собственно, и является искусство. Спектакль так и начинается: два грабителя, нацепив чулки на головы, взламывают дверь и принимаются бесцеремонно шарить по полкам и ящикам. Вот чье-то голубенькое в горошек платье выпало из шкафа. А не напялить ли его? Не преобразиться ли в Соню, которая когда-то хозяйничала в этой покинутой квартире?
И вот уже один из мужиков по имени Гундарс Аболиньш на наших глазах превращается в дебелую дуру с остекленевшим взглядом. До конца спектакля он (она) так и будет ходить по сцене, как сомнамбула, уверенно осваивая совдеповский ленинградский быт, но не произнося ни слова. Другой участник ограбления по имени Евгений Исаев, словно гипнотизируя свою жертву, примется зачитывать Соне рассказ, тем самым снабжая ее необходимыми инструкциями. А заодно Евгений Исаев и все прочие роли сыграет, раз уж на то пошло. Два действующих лица на сцене: 1) Соня; 2) Все мы, включая и саму Татьяну Толстую.
«Соня была хорошей хозяйкой», - сообщают дурочке. И вот уже ее хлопотливые руки начинают вслепую ощупывать курочку, нежно массировать, натирать майонезом и специями. Те же самые руки на автомате могут и аппетитный тортик за пару минут соорудить. Соня, согласно информации Татьяны Толстой, была глупым, аморфным и неуклюжим существом средних лет. Хотя и хозяйственная, хотя и добрая, хотя и от детей без ума, но над такой, как она, грех не посмеяться. Вот ее и разыграли. Стали письма писать от имени несуществующего женатого поклонника, указав обратным адресом квартиру Ады Адольфовны, одной из Сониных мучительниц. Дура клюнула, переписка с несуществующим Николаем, начатая ради шутки, затянулась на годы. Но вся эта клоунада обернулась трагическим финалом, когда наступила ленинградская блокада и Ада Адольфовна легла помирать в своей квартире, предварительно открыв дверь для похоронной команды. Но пришла Соня. С помощью баночки томатного сока она спасла жизнь своему эфемерному возлюбленному, рожденному по прихоти глумливых сочинителей, а сама погибла. Жил человек - и нет его.
Была ли на свете Соня, жил ли Николай? Алвис Херманис хотя и готов пойти вслед за сюжетом Татьяны Толстой, но до конца ей в этом не доверяется. В конце концов, не все ли равно, кто из них жил на свете, а кто не жил? Когда актеры покидают сцену, на ней остаются молчаливые вещи, пережившие ленинградскую блокаду и дожившие до наших дней. Наверняка хоть одна Соня, хоть один Николай да владели ими.
оригинальный адрес статьи
Вещественные доказательства
Глеб Ситковский | ГазетаЛатвийский режиссер Алвис Херманис приехал в Москву победителем. Его «Долгая жизнь» имела во время прошлогодних российских гастролей успех настолько шумный, что критики отдали спектаклю «Золотую маску» как лучшей зарубежной постановке. Спустя год Новый Рижский театр сыграл «Долгую жизнь» уже на бис. Заодно на фестиваль привезли и новый спектакль Херманиса «Соня» по рассказу Татьяны Толстой. Эти две работы удивительно удачно дополняют друг друга.
И «Долгая жизнь», и «Соня» - изящные и лаконичные, безупречно выполненные упражнения по театральной грамматике. Алвис Херманис исследует здесь то, что в латинских учебниках принято называть plusquamperfectum, а по-русски обозначается как давнопрошедшее время. Мысль о том, что человек зыбок и вещи прочнее его, для Херманиса становится не поводом к размышлениям, а методом работы. И в «Соне», и в «Долгой жизни» он насыщает сцену бесчисленными деталями советского быта, еще чувствующими на себе прикосновение чьих-то рук.
В «Долгой жизни» Херманис населил рижскую коммуналку жалкими стариками, которые еще цепляются за свои вещи, а заодно и за свое «давнопрошедшее время», но вот-вот исчезнут из нашего поля зрения, оставив после себя лишь никому не нужную рухлядь. В «Соне» же речь идет о тех, кто давно засыпан землей. «Жил человек - и нет его» - вот первая фраза рассказа Татьяны Толстой, сделавшаяся ключевой для спектакля.
В спектакле Херманиса никто не будет притворяться покойником, разыгрывая чужую, давно иссякшую жизнь. Свой приход в ленинградскую квартиру 30-х годов режиссер расценивает как грубое вторжение в чужую жизнь, как грабеж со взломом, каковым, собственно, и является искусство. Спектакль так и начинается: два грабителя, нацепив чулки на головы, взламывают дверь и принимаются бесцеремонно шарить по полкам и ящикам. Вот чье-то голубенькое в горошек платье выпало из шкафа. А не напялить ли его? Не преобразиться ли в Соню, которая когда-то хозяйничала в этой покинутой квартире?
И вот уже один из мужиков по имени Гундарс Аболиньш на наших глазах превращается в дебелую дуру с остекленевшим взглядом. До конца спектакля он (она) так и будет ходить по сцене, как сомнамбула, уверенно осваивая совдеповский ленинградский быт, но не произнося ни слова. Другой участник ограбления по имени Евгений Исаев, словно гипнотизируя свою жертву, примется зачитывать Соне рассказ, тем самым снабжая ее необходимыми инструкциями. А заодно Евгений Исаев и все прочие роли сыграет, раз уж на то пошло. Два действующих лица на сцене: 1) Соня; 2) Все мы, включая и саму Татьяну Толстую.
«Соня была хорошей хозяйкой», - сообщают дурочке. И вот уже ее хлопотливые руки начинают вслепую ощупывать курочку, нежно массировать, натирать майонезом и специями. Те же самые руки на автомате могут и аппетитный тортик за пару минут соорудить. Соня, согласно информации Татьяны Толстой, была глупым, аморфным и неуклюжим существом средних лет. Хотя и хозяйственная, хотя и добрая, хотя и от детей без ума, но над такой, как она, грех не посмеяться. Вот ее и разыграли. Стали письма писать от имени несуществующего женатого поклонника, указав обратным адресом квартиру Ады Адольфовны, одной из Сониных мучительниц. Дура клюнула, переписка с несуществующим Николаем, начатая ради шутки, затянулась на годы. Но вся эта клоунада обернулась трагическим финалом, когда наступила ленинградская блокада и Ада Адольфовна легла помирать в своей квартире, предварительно открыв дверь для похоронной команды. Но пришла Соня. С помощью баночки томатного сока она спасла жизнь своему эфемерному возлюбленному, рожденному по прихоти глумливых сочинителей, а сама погибла. Жил человек - и нет его.
Была ли на свете Соня, жил ли Николай? Алвис Херманис хотя и готов пойти вслед за сюжетом Татьяны Толстой, но до конца ей в этом не доверяется. В конце концов, не все ли равно, кто из них жил на свете, а кто не жил? Когда актеры покидают сцену, на ней остаются молчаливые вещи, пережившие ленинградскую блокаду и дожившие до наших дней. Наверняка хоть одна Соня, хоть один Николай да владели ими.
оригинальный адрес статьи
