Пресса

«Дураки на периферии»: социум против естества

Камерный театр из Воронежа, отличающийся от многих других своим качественно подобранным интеллектуальным репертуаром, привез на "Золотую маску" премьеру прошлого сезона, спектакль Михаила Бычкова "Дураки на периферии" по пьесе Андрея Платонова, совсем недавно освоенной российской сценой.

"Дураки на периферии" до самого финала выстроена как комедия – начавшись с ситуации жизненного абсурда, пьеса развивается за счет нарастания общей нелепости, новых затруднений, в которых оказываются герои. Комическое в пьесе Платонова рождается из самой плоти послереволюционной жизни, из парадоксальных трансформаций человеческой природы, попавшей в условия социального эксперимента. Его герои – маленькие люди, прилаживающиеся к новому миру, ищущие лазейки, врастающие в новые социальные роли. Новое время выстраивает новую мифологию, в творчестве Платонова она, прежде всего, - в языковых конструкциях, в новой речевой музыке, складывающейся из резких, угловатых новосочиненных слов и связей – таких, как Охматмлад, комиссия по охране материнства и младенчества. Мысль человека мучительно мечется между стремлением к справедливости и свободе и настойчивым желанием организованности и порядку.


Действие вырастает из анекдотичной ситуации – учетчик Башмаков пытается получить разрешение на аборт для своей не к месту забеременевшей жены. Самой Марье Ивановне, правда, все равно – этой статной девице с огненно-рыжей косой тоскливо и скучно в доме мужа, похожего на моржа. Впрочем, скучно ей и с трогательно-влюбленным делопроизводителем из милиции в фуражке и вязаной жилетке. Этот "скорбящий человек" с его тоской по утрачиваемой в обществе индивидуальности, с его страхом перед массами наводит на девушку уныние – ей бы уйти в леса, да быть атаманшей. Улыбающаяся и бесстрастная Марья Ивановна отгоняет скучных мужчин и затягивает песню про Кудияра. Женское начало в платоновской пьесе к естеству, к природе гораздо ближе, чем мужское, в больше степени социально зависимое. "Вам – радость и власть, а нам последствия" - невозмутимо говорит Марья Ивановна, подтягивая юбку, а, родив, все-таки становится атаманшей. Оказывается, что для этого даже не надо уходить в леса, разбойничьим штабом становится контора Охматмлада и трое ее незадачливых служащих – "комиссия в узком составе", опрометчиво обязавшая свободолюбивую женщину рожать.

Спектакль Бычкова, по большей части, иллюстративен – здесь старательно произносят текст, подчеркивая и так очевидную афористичность платоновского языка, здесь все происходит на фоне ярких цветовых пятен абстрактной живописи Марка Ротко, которая в таком контексте теряет свою элитарность и кажется почти лубочной, примитивистской. Персонажи Платонова лишены какой-либо психологической глубины, их типажность, заметный автоматизм мышления подчеркнут и визуальным рядом. Вот члены комиссии появляются в доме Башмакова – выстраиваются в ряд, каждый из них своеобразен: председатель в шляпе с портфелем, другой – вечно спящий заторможенный дылда в беретке и мешковатом костюме, третий – с бородкой в папахе. Да и сам учетчик Башмаков как будто вышел из старых советских фильмов – с крестьянским лицом, с налетом свежеприобретенного бюрократизма, суетливый, деловитый, прижимистый. Фигура коренастая и основательная, но перед комиссией готов порхать в легкомысленном танце, размахивая бумагами.




Камерный театр из Воронежа, отличающийся от многих других своим качественно подобранным интеллектуальным репертуаром, привез на "Золотую маску" премьеру прошлого сезона, спектакль Михаила Бычкова "Дураки на периферии" по пьесе Андрея Платонова, совсем недавно освоенной российской сценой.

"Дураки на периферии" до самого финала выстроена как комедия – начавшись с ситуации жизненного абсурда, пьеса развивается за счет нарастания общей нелепости, новых затруднений, в которых оказываются герои. Комическое в пьесе Платонова рождается из самой плоти послереволюционной жизни, из парадоксальных трансформаций человеческой природы, попавшей в условия социального эксперимента. Его герои – маленькие люди, прилаживающиеся к новому миру, ищущие лазейки, врастающие в новые социальные роли. Новое время выстраивает новую мифологию, в творчестве Платонова она, прежде всего, - в языковых конструкциях, в новой речевой музыке, складывающейся из резких, угловатых новосочиненных слов и связей – таких, как Охматмлад, комиссия по охране материнства и младенчества. Мысль человека мучительно мечется между стремлением к справедливости и свободе и настойчивым желанием организованности и порядку.



Действие вырастает из анекдотичной ситуации – учетчик Башмаков пытается получить разрешение на аборт для своей не к месту забеременевшей жены. Самой Марье Ивановне, правда, все равно – этой статной девице с огненно-рыжей косой тоскливо и скучно в доме мужа, похожего на моржа. Впрочем, скучно ей и с трогательно-влюбленным делопроизводителем из милиции в фуражке и вязаной жилетке. Этот "скорбящий человек" с его тоской по утрачиваемой в обществе индивидуальности, с его страхом перед массами наводит на девушку уныние – ей бы уйти в леса, да быть атаманшей. Улыбающаяся и бесстрастная Марья Ивановна отгоняет скучных мужчин и затягивает песню про Кудияра. Женское начало в платоновской пьесе к естеству, к природе гораздо ближе, чем мужское, в больше степени социально зависимое. "Вам – радость и власть, а нам последствия" - невозмутимо говорит Марья Ивановна, подтягивая юбку, а, родив, все-таки становится атаманшей. Оказывается, что для этого даже не надо уходить в леса, разбойничьим штабом становится контора Охматмлада и трое ее незадачливых служащих – "комиссия в узком составе", опрометчиво обязавшая свободолюбивую женщину рожать.

Спектакль Бычкова, по большей части, иллюстративен – здесь старательно произносят текст, подчеркивая и так очевидную афористичность платоновского языка, здесь все происходит на фоне ярких цветовых пятен абстрактной живописи Марка Ротко, которая в таком контексте теряет свою элитарность и кажется почти лубочной, примитивистской. Персонажи Платонова лишены какой-либо психологической глубины, их типажность, заметный автоматизм мышления подчеркнут и визуальным рядом. Вот члены комиссии появляются в доме Башмакова – выстраиваются в ряд, каждый из них своеобразен: председатель в шляпе с портфелем, другой – вечно спящий заторможенный дылда в беретке и мешковатом костюме, третий – с бородкой в папахе. Да и сам учетчик Башмаков как будто вышел из старых советских фильмов – с крестьянским лицом, с налетом свежеприобретенного бюрократизма, суетливый, деловитый, прижимистый. Фигура коренастая и основательная, но перед комиссией готов порхать в легкомысленном танце, размахивая бумагами.

Сквозь почти бурлескный комизм постоянно проступает тема социального уродства, гендерного смещения: здесь беременную называют "потерпевшей", а грузная, грудастая милиционерша с железной властностью на лице между делом вяжет что-то маленькое для своего младенца. Помимо этого есть еще и тема поиска правды, беспомощности перед жизнью, когда "законность" становится щитом, с помощью которого можно прикрыть черствость души и трусость перед сердечным движением. Растерянные члены комиссии, в результате своих действий потерявшие жен и оказавшиеся ответственными за никому ненужного ребенка, все вопрошают – если вокруг закон, то как же из него может выйти беззаконность? Тем более, что организация, в отличие от человека, ошибаться никак не может.

У Платонова, как и в спектакле Бычкова, комическое набирает обороты, и только в самом конце, когда, кажется, все должно разрешиться счастливо и бесконфликтно, случается трагедия. Ребенок, который здесь просто серый, безжизненный, твердый кулек, погибает – герои просто перебрасывают его друг другу как волейбольный мячик, споря, кому же его воспитывать, пока вопрос становится неактуальным. Так, забавный, даже обаятельный в своей остроумной бестолковости карнавал, заканчивается случайной смертью – просто потому что новая жизнь оказывается никому не нужна. Правда, шок, оборачивающийся звенящей тишиной в только что умиравшем от смеха зрительном зале, скорее, результат вполне самоигрального текста Платонова, чем режиссерского решения.