Пресса

Лев Додин в программе «Дифирамб»

К. ЛАРИНА – Начинаем программу. Сегодня в нашей студии, я думаю, уже по традиции, Лев Абрамович Додин. Здравствуйте, Лев Абрамович.

Л. ДОДИН – Добрый день.

К. ЛАРИНА – Лев Додин привез на большие гастроли свой коллектив, Малый Драматический театр Санкт-Петербурга, театр Европы. Сейчас проходят большие гастроли, на двух площадках – в театре Маяковского и в театре Et Cetera. Я очень рада, что у нас получается каждый раз, когда есть гастроли в Москве, мы всегда с Львом Додиным здесь встречаемся в студии, за что ему огромное спасибо.

Л. ДОДИН – Спасибо, что приглашаете.

К. ЛАРИНА – Я скажу сразу, для тех, кто интересуется, какие спектакли еще будут показаны в течение этих гастролей. Вот, передо мной афишка, я могу сразу сказать, что сегодня «Враг народа» в театре Маяковского, затем – 8 и 9 октября – «Жизнь и судьба», тоже в театре Маяковского. 10-го числа – «Коварство и любовь» тоже в театре Маяковского, и 13-го числа – «Бесы» - это уже на сцене театра Et Cetera. Так что если у вас получится каким-то способом невероятным попасть на какой-то из этих спектаклей, то флаг вам в руки и удачи. Может быть, получится. «Враг народа» - сегодня спектакль, который обсуждается в Москве, потому что само название как-то очень актуально на сегодняшний день. И у меня первый вопрос к Льву Абрамовичу – вообще что такое «враг народа» в вашем понимании сегодня? С чем ассоциация?

Л. ДОДИН – В моем понимании, это понятие не должно иметь места, поэтому оно ни с чем не ассоциируется, кроме безумия политического, иногда становящегося общенародным. Собственно, по-настоящему врагом народа можно только назвать того, кто ищет врагов народа или кого-то называет врагом народа. Потому что это всегда желание кого-то кому-то противопоставить, призывать к борьбе и значит – взаимному насилию. К сожалению, сегодня это очень много со всех сторон. И недавно, смотря и читая обсуждения 20-летия 93-го года, такое ощущение, что 20-ти лет не прошло, что никакие уроки не сделаны, и мы снова и снова готовы к борьбе и взаимоуничтожению. Это производит довольно страшное впечатление. Поэтому хорошо было бы, если бы из нашего лексикона это понятие исчезло. К сожалению, оно существует, существовало, ведь написана пьеса почти 150 лет тому назад, а мы ее поставили, сохраняя текст Ибсена, в основном, мы отредактировали пьесу, но там нет неибсоновских слов. И актуальность проблемы поражает, но и, прежде всего, хотя Ибсен писал пьесу об одном из самых демократических на то время обществ. То, чего нам еще достигать и достигать. И тем не менее вражда, желание борьбы политической, человеческой, идеологической настолько сильна, что подавляет любую подлинную свободу, свободу духа прежде всего. «Ненавижу политиков всех и всяких, ненавижу революционеров всех и всяких, ненавижу антиреволюционеров всех и всяких - писал Ибсен, ¬– потому что имеет смысл единственная революция – это революция духа». К сожалению, до этой революции мы никак добраться не можем, но, собственно, весь мир добраться не может, если говорить серьезно. Недаром мы находимся в той исторической обстановке, в которой находимся. Но мы все-таки как всегда впереди планеты всей.

К. ЛАРИНА – Насколько сегодня актуальна тема большинства и меньшинства?

Л. ДОДИН – Я думаю, что она всегда актуальна во всем мире. И сегодня, недаром, скажем, в Европе все больше возникает желание не голосовать ни за какие партии, если создаются какие-то новые партии, то их девиз только «Не быть партией». Хотя как это осуществить? Довольно трудно понять. Но, опять же, сегодня в нашей стране, я думаю, это актуально снова с новой силой, потому что такая пропагандируется, внедряется. И вдруг я слышу среди определенных слоев интеллигенции, в том числе художественной интеллигенции, такая вдруг ностальгия по ушедшей власти как бы абсолютного большинства в Советском Союзе, что немножко даже теряешься, и волосы встают дыбом. Потому что почему же мы тоскуем, какие традиции мы призываем сохранять, какими традициями мы призываем гордиться. Избавившись от чего-то, мы так боимся идти вперед, мы так боимся. Уж лучше испытать много новых трудностей, чем поднимать руки и говорить: «Давайте вернемся снова в египетский плен». Там было так хорошо, спокойно. Там был такой суверенитет и политический, и культурный. Так было хорошо за «железным занавесом». Так было хорошо делать кино, которое идеологически все проверяли, но зато его потом показывали в массовом количестве, и ни с кем не надо было конкурировать. Не знаю. Немножко все это вызывает такую легкую тошноту, я бы сказал.

К. ЛАРИНА – А чем вы это объясняете – невероятную тоску в обществе по идеализации?

Л. ДОДИН – Я думаю, что тоски в обществе нет. Это все-таки некий политический заказ, некое желание равновесия. Человек вообще стремится к покою, то есть к несуществованию. Это природа человека так устроена. Вот, любая власть стремится к несущестованию чего-нибудь ей мешающего, а на самом деле она мешает сама себе в таком случае. Поэтому, я думаю, что на самом деле в глубине общества этого нет. И те, кто всерьез помнят, те помнят, что это были страшные годы. Я объездил в свое время всю Россию, весь Советский Союз. Я очень любил нашу страну, и я много смотрел. Я помню, как было голодно, что такое Великая Сибирь – меня в Горно-Алтайске девочка спросила: «А что такое сыр?»

К. ЛАРИНА – Это в советское время?

Л. ДОДИН – Это были те самые счастливые брежневские годы, которые сегодня вспоминаются как сытые, покойные и обеспеченные. Когда я начинаю рассказывать сегодняшним молодым режиссерам, которые иногда вспоминают тоже Советский союз, вроде бы, ничего не зная, как принимали спектакли – они на меня смотрят с недоверием, потому что они не верят, что такое могло быть. Так что – нет, просто, мне кажется, такой, с одной стороны, коллективный самопсихоз, самогипноз, с другой стороны – людям трудно признать, что свобода и движение вперед всегда означают новые сложности, новые проблемы. Свобода, в общем, гораздо сложнее, чем несвобода. Вот это то, с чем мы за эти 20 лет так и не смогли примириться. Поэтому легче всегда выбрать несвободу, легче внушить, что несвобода – это и есть настоящая свобода.

К. ЛАРИНА – Это Оруэлл уже.

Л. ДОДИН – Ну, нет, это начал Ибсен. Ибсен, как бы сказать: «Человек ненавидит свободных людей, потому что он, собственно, считает рабство свободой». Казалось бы, это написано очень давно. Но я думаю, что элемент пропаганды во всем это есть. Когда вспоминают с ностальгией пожилые люди, это можно понять, потому что там была молодость, там была юность. Как когда-то Петр Ильич Фоменко замечательно сформулировал: «Как хорошо мы плохо жили!» Молодость находит увлекательность в любой жизни, даже в отсутствии еды можно найти свою романтику. Но это шутка, а исторически мы жили очень плохо, очень страшно. И если все то, что есть сегодня и что мы так пригвождаем, включая пошлость, включая нежелание образования, это все на самом деле плоды того, что воспитывалось долгие годы советской властью, когда уничтожалась подлинная русская культура и заменялась советской культурой, когда уничтожалась правда, и люди приучались к неправде и культуре неправды. Сегодня эта культура неправды снова тиражируется на экранах и называется классикой, хотя это классика неправды. И чего стоил весь тот культурный суверенитет, о котором сегодня вдруг так стали говорить, если как только скрепы упали, оказалось, что за душой ничего нет. Значит, эта душа была уничтожена гораздо раньше, и эту душу надо обретать или заново, или находить какие-то корни отнюдь не в советском прошлом, а в том, что это советское прошлое уничтожало.



К. ЛАРИНА – Ну а в этом смысле искусство и, в частности, театр, может оказать посильную помощь для того, чтобы эту душу сформировать заново?



Л. ДОДИН – Собственно, это и есть миссия театра и искусства и культуры вообще. Но для этого надо действительно освободиться от оков лжекультуры и лжеискусства. Или мы мыслим эстетикой и правдой фильмов Германа, скажем, «Хрусталев, машину!», мне кажется, может быть, единственный советский, это еще советские годы, фильм, который правдив в каждом своем кадре. Или мы мыслим «Трактористами», «Кубанскими казаками» и прочим прочим.

К. ЛАРИНА – Но сейчас на их месте новая мифология возникает.

Л. ДОДИН – Она, на самом деле, не новая. Она, на самом деле, абсолютно та же. Просто Пырьев это умел делать гораздо талантливее и профессиональнее, и тогда советская технология не так уж отставала от голливудской. Я недавно увидел кадр из «Трактористов», и там Ладынина, ну, одна к одному голливудская звезда. Идеально делали советский Голливуд. Ну, чуть-чуть победнее, но все-таки. Там неправда своя, здесь неправда своя. Вот и все.

К. ЛАРИНА – Напомню, Лев Додин у нас в студии. Мы сейчас слушаем новости, потом возвращаемся в программу.



НОВОСТИ



К. ЛАРИНА – Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня в нашей студии Лев Абрамович Додин, художественный руководитель Малого Драматического театра из Санкт-Петербурга, театра Европы. Напомню, что гастроли большие сейчас проходят в Москве. Мы начали с премьеры, с «Врага народа», и я бы хотела вернуться к этой теме, к этому спектаклю. Учитывая, что вы всегда работаете с погружением со своими актерами, вот здесь что важно было вам проговорить с ними, когда вы репетировали этот спектакль?

Л. ДОДИН – Здесь путешествовать никуда не надо было, потому что действие происходит не только на норвежской почве, а, скорее, на почве человеческой природы и человеческих душ. Поэтому надо было максимально попытаться разобраться в себе, в том, что происходит вокруг нас. Надо было разобраться в философии Ибсена, потому что очень много связано и с Кантом, которого мы достаточно плохо знаем, и с Ницше, конечно, собственно, из Ницше начала вырастать, по сути, вся новая драма. Ибсен – родоначальник новой драмы. Поэтому скорее надо было много в чем разобраться в себе и многое что узнать нового с точки зрения вообще взгляда на человека. Потому что, конечно, наша образованность, и, опять же, та самая хваленая советская образованность, которую сегодня так много вспоминают, она очень узкая, ограниченная и советская. Почему, я думаю, сегодня так еще трудно прорваться в другое во что-то – потому что все мы и все те, в том числе и власти на разных уровнях, находятся даже самые, вроде бы, образованные люди – это все предельно советское. То есть очень отобранное и искаженное образование. Мы же изучали не историю, а краткий курс ВКПб, превращенный в историю. И многим сегодня кажется, когда что-то говорят то, что не входило в краткий курс, что это действительно ложь, потому что их так с детства учили. Мы проходили, учили не философию, а исторический материализм, и поэтому сегодня…



К. ЛАРИНА – Критику философии.

Л. ДОДИН – Да, как все неправы. Вообще, что такое уроки литературы были – это как все неправы. В чем неправ Пушкин, в чем неправ Тургенев, в чем ошибался Достоевский – и так далее, и так далее. И это так для нас сохранилось, что герой «Горя от ума» - герой, рыцарь без страха и упрека, Павка Корчагин своего рода. А на самом деле его прототип – сумасшедший, доведенный до сумасшествия Чаадаев. Но этому в школе не учили, поэтому сегодня, скажем, у меня вызывает оптимизм сегодняшняя молодежь, про которую так много говорят плохого, потому что, может быть, она и недообразована действительно, и очень многого не знает, но зато она и не знает очень многих предрассудков и она не имеет ложных знаний, которые, безусловно, выдавало советское образование, от которого очень трудно отойти. Теперь бы этих молодых, которые не имеют ложных знаний, загрузить знаниями подлинными. И здесь, мне кажется, очень много, поскольку школа пока при всех реорганизациях все равно многого не достигает и остается все-таки очень в узких рамках, мне кажется, очень многое может сделать действительно искусство – и театр, и музыка, и, наверное, кино, хотя, мне кажется, пока оно делает в основном все прямо противоположное. Потому что, я думаю, что сегодня как никогда просветительский, образовательный пафос искусства особенно важен, потому что если в учебниках истории правды нет, то она должна быть хотя бы на сцене, в книгах. И, надо сказать, что в литературе она начинает снова появляться. Вообще мне кажется, что, в отличие, скажем, от кино, литература сегодня возвращается…

К. ЛАРИНА – Более свободна.

Л. ДОДИН – Более свободна, менее предрассудочна.

К. ЛАРИНА – Там поколение очень сильных писателей.

Л. ДОДИН – Да, и возникает в общем реальная проза. С чем-то можно спорить, с чем-то можно не соглашаться, но здесь, мне кажется, мы движемся вперед. Так же, как, я думаю, что постепенно мы все равно вернемся к серьезному театру, хотя сегодня, конечно, очень сильный крен в сторону театра развлекающего, отвлекающего или имитирующего остроту вопросов, а на самом деле жутко уплощающего эту остроту.

К. ЛАРИНА – Тем не менее, думаю, что вы заметили, что сегодня как раз существует такой запрос в обществе… скажем, не во всем обществе, а в том обществе, которое представляет собой какое-то общество театрального зрителя, которые привыкли ходить в театр… они сегодня, как мне кажется, так же, как и в советское время, идут на такие спектакли, которые говорят о сегодняшнем. На актуальные спектакли.

Л. ДОДИН – Вы знаете, мне кажется, что… я как раз довольно скептически отношусь к так называемому привычному театральному зрителю. Мне кажется, его вкус сегодня, в том числе в Москве, порядочно испорчен. И это даже чувствуется, что по началу наших спектаклей в Москве – люди очень отучены от серьезного, размышляющего театра. Некоторое время, 15 минут, возникает ощущение, что царит такое недоумение – вот, так и будет? А когда же начнется что-то, что нас отвлечет, развлечет. И в этом смысле кажется, я прошу прощения, никого не хочу обижать, Москва в чем-то даже провинциальнее провинции, потому что там как-то навстречу серьезному идут гораздо покойней и естественней. Я думаю, что вообще запрос на серьезный театр, на серьезный разговор, запрос на потрясение, запрос на обнаружение проблем, которые есть в тебе, о которых ты, может быть, даже не знаешь – он очень силен и среди тех, кто редко ходит в театр. Мы в последнее время довольно много ездим по России. И иногда играем даже в очень маленьких городах, где даже нет своих профессиональных театров. И обнаруживаем, что очень большое количество, вроде бы, совсем не театральных людей очень остро и живо откликается на самые трудные проблемные и философско-исторические спектакли, пьесы, такие, как «Жизнь и судьба», «Три сестры». И иногда с ними в чем-то легче разговаривать, чем со столичным зрителем. Мне кажется, что мы очень недооцениваем то, что на самом деле где-то происходит в духовной жизни людей, которые действительно, как пишет тот же Ибсен, «народ должен создать народ». Так вот, людей, которые, может быть, могут действительно создать народ. Надо только не бояться идти навстречу этому. Почти каждый раз, когда мы начинаем какую-нибудь новую работу, нам предсказывают, что «ну, это смотреть не будут», «ну, это не нужно». Ну, что там – во «Враге народа» нет любви, ну, что там – производственная пьеса, водопровод обсуждается. Мы ставим «Коварство и любовь» - «ну, это все пафосные слова. Кто сегодня будет смотреть Шиллера?» И так далее, и так далее, и так далее. Я уж не говорю, когда мы делали «Жизнь и судьбу» - это было уже довольно много лет назад: «Ну, кому сейчас нужно все это ворошить?» Оказывается, с годами зритель догоняет театр, и это становится все нужнее и нужнее. Вот, сегодня говорят, что среди прочего среди большого спроса, которым пользуются все спектакли, на все спектакли, вроде бы, спрашивают лишние билеты, но одним из самых больших спросов пользуется «Жизнь и судьба». Людям снова хочется припасть, прошу прощение за красивый оборот, к великому слову и к великой мысли Гроссмана, которого так и не успели прочесть, которого все время разделяют на части. Я все время слышу: «Военные сцены из книги Гроссмана», как будто военные сцены из книги Гроссмана, военные эпизоды могут существовать от невоенных и отдельно от его общей философии.

К. ЛАРИНА – А вы смотрели фильм Сергея Урсуляка?

Л. ДОДИН – Нет. К сожалению, не смотрел. В это время репетировал, а потом меня не было в России, мы гастролировали. Не смотрел, к сожалению, хотя очень рад, что в том или ином виде «Жизнь и судьба» пришла на большой экран. Потому что это всегда ход к тому, чтобы люди стали читать. Вообще сейчас во всем мире огромный, я бы так сказал, бум Гроссмана, его открывают как великого русского, великого европейского писателя. И очень многое начинают понимать про XX век через него. Я думаю, что нам это еще предстоит. В этом тоже есть элемент надежды. Вообще в том, что что-то предстоит, есть элемент надежды.

К. ЛАРИНА – Одна из самых спорных и таких вот горячих тем романа «Жизнь и судьба», который обсуждается и сейчас, и обсуждался, когда был фильм по телевидению, это та самая крамольная мысль о том, что слишком похожи эти два режима – фашизм, нацизм и сталинизм, коммунизм. В вашем спектакле эта тема существует, вы ее не убирали?

Л. ДОДИН – Нет, не убирали. Потому что ее убрать – это значит убрать Гроссмана, собственно. Это одно из принципиальных утверждений и открытий Гроссмана, трагических открытий, которые стоили ему немало крови и нервов, потому что он сам долгие годы был убежденным советским человеком, героическим советским человеком. Он действительно прошел весь Сталинград. Его близких арестовывали. А потом он был первым советским писателем, который вошел в Треблинку. И первый, кто стал писать о концлагерях. Его очерк даже в качестве свидетельского показания о Треблинке был оглашен на Нюрнбергском процессе. Так что он все это не выдумывал. Он это прожил и ощутил своим опытом, своей природой, своими нервами, своей кровью. Или надо реализовывать Гроссмана так, как ни трагически это звучит, или же лучше его не трогать. Как делать Толстого, считая, что Ленин был прав, называя его Иудушкой, называя его теорию непротивления злу насилием Иудиной теорией. Так мне когда-то отвечали поступающие абитуриенты на собеседовании. Понимаете? Так что тогда не надо ставить Толстого. А дальше можно спорить, можно анализировать. Но что рождение вообще тоталитаризма как такового в разных его проявлениях… можно симпатизировать одному, можно увидеть особенные ужасы другого, но это огромная проблема и огромная трагедия XX века, от которой не может избавиться XXI. Весь фундаментализм всяческий XXI века, а это всяческий фундаментализм, совсем не только, как бы сказать, религиозный и совсем не только одной регилии, и антирелигиозный фундаментализм, религиозный – это все порождение тоталитаризма XX века, только, может быть, еще более страшное.

К. ЛАРИНА – Тогда у меня к вам такой вопрос, Лев Абрамович, важнейший. Все-таки, почему немецкое общество, Германия решилась на этот поступок, важнейший в своем историческом развитии, и поставила однозначную оценку тому, что было в 30-е годы в Германии, а советское прошлое до сих пор у нас является предметом обсуждения? Из серии «что-то было и хорошее». Почему до сих пор никто не может проявить эту политическую волю и не выставить наконец ту историческую оценку, которой заслуживает этот режим?

Л. ДОДИН – Ну, это не ко мне вопрос.

К. ЛАРИНА – Как вы думаете, почему? Это страшно?

Л. ДОДИН – Я … волю проявить не могу… я думаю, что, во-первых, все действительно в случае с советским гораздо сложнее, потому что советский народ вышел победителем из этой битвы. Побежденным всегда волей-неволей приходится осознавать, почему они оказались побеждены. Победителям попробовать не только гордиться победой, которой, безусловно, надо гордиться и быть счастливыми, что это произошло, и в этом смысле 9 мая действительно один из немногих подлинных национальных праздников, но и иметь мужество осознать жертвы, которые были принесены в эту победу, подлинную цену этих жертв, каким образом победа могла бы даться гораздо легче, кто, собственно, победил власть, которая сделала все, чтобы на самом деле Россия была разгромлена или народ, который был долгие годы унижен, и в первые месяцы войны был растерян, потому что его отучили быть самостоятельной силой, а затем взял дело войны в свои руки, и тот самый массовый героизм и те самые миллионные жертвы защитили власть, которая потом сумела присвоить эту победу себе и, в общем, если так всерьез говорить, украсть ее у народа и ввести народ снова в заблуждение. Недаром такой масштаб приобрели сталинские репрессии снова после войны, потому что они были посвящены главному – заставить народ забыть, каким он был мощным, свободным во время войны и как он победил, не благодаря чьей-то полководческой мощи, а благодаря своей собственной подлинной силе, которая, конечно, есть в народе и в русском народе прежде всего. Здесь можно согласиться даже с тостом Сталина «За русский народ!» - он был не такой уж глупый человек. Но я думаю, что очень многие из тех, кто называет себя патриотами, на самом деле являются абсолютно антипатриотами, потому что они, на самом деле, не верят в свой народ. И вообще, когда идет разговор о том, что русский народ, российский народ не создан для демократии, для свободы, для подлинного самопроявления, а нуждается в патронализме, он нуждается в том, чтобы … было родителем по отношению к нему, по отношению к культуре. В этом есть глубокое неверие в действительную мощь народа, и в этом, убежден, есть абсолютный антипатриотизм. Я верю в то, что Россия – великая часть великой Европы, и вполне достойна европейской участи. И я убежден, что когда-нибудь все равно это случится. Просто исторически у нас очень непростая судьба.

К. ЛАРИНА – Скажите, пожалуйста, а вам советский опыт помогает сегодня выстраивать отношения с начальниками? Вообще ваше отношение к начальству, я имею в виду к чиновникам – вы считаете их начальниками своими или кем? Я имею в виду министерские, руководство города, страны и прочее-прочее.

Л. ДОДИН – У меня очень маленький советский опыт общения с начальством, потому что в основном мне не давали работать в советское время.

К. ЛАРИНА – Тоже опыт… еще какой!

Л. ДОДИН – Поэтому я мало общался. И сейчас не так уж много общаюсь. Но, конечно, это огромная разница, тем не менее, как бы мы критически ни относились к происходящему, сегодня это, конечно, совсем другой способ общения. Я не такой уж общественный человек, достаточно, мне кажется, плохой менеджер, так теперь говорят. Своего театра я многие организационные вопросы решать не умею, но, мне кажется, все-таки уважение к независимости художника и к серьезности художника все равно сегодня, конечно, гораздо выше. И в этом смысле у меня особых претензий к тому, как мы общаемся с тем, что у нас принято называть «начальством», нет. Но я пытаюсь и не считать никого начальником. Это, в общем, конечно, такое стародавнее слово. Мне действительно хочется, уж если общаться с кем-то, то общаться как с коллегами, верить, что я общаюсь с человеком, который заинтересован в пользе дела. И мне кажется, что, когда ты пытаешься человеку доверять, и он чувствует, что ты общаешься с ним как с человеком, в которого веришь, он тоже пытается этому соответствовать. Вообще, мне кажется, что взаимное недоверие, которое разъедает наше общество, оно очень губительно. Все равно, как бы ни было трудно, надо пытаться доверять, надо верить, что в другом человеке всегда есть лучшее и что он может хотеть лучшего, а не только хочет тебе сделать плохо, или настоять на своем, и так далее. Я думаю, это очень важно, на самом деле. Собственно, с этого и начинается человеческое общение, человеческое доверие и уважение своей свободы и свободы другого. Давайте выслушаем мнение друг друга, не будем сразу кричать, что «мы не позволим» или «сам дурак», и так далее. Все, каждый в своем в определенной степени умный и каждый в определенной степени дурак. А какая степень – это, в конце концов, мы не определяем историю.

К. ЛАРИНА – Ну, что? Мы должны уже близиться к финалу. Я не спросила про творческие планы, самый оригинальный вопрос. Но, тем не менее, знаю, что скоро выпускаете «Вишневый сад». Да?

Л. ДОДИН – Да, я надеюсь, тьфу-тьфу, не сглазить, если все будет нормально, то, я надеюсь, что мы в феврале родим новый спектакль в очень интересном, мне кажется, составе и совсем каких-то новых для нас смыслах. Что из этого получится – Бог его знает. Очень хотелось бы.

К. ЛАРИНА – Лопахин – Козловский?

Л. ДОДИН – Один из Лопахиных – Козловский.

К. ЛАРИНА – Там будет много Лопахиных?

Л. ДОДИН – Ну, посмотрим.

К. ЛАРИНА – Просто я в конце хотела сказать, что у вас в театре замечательные ребята есть…

Л. ДОДИН – Мы в театре говорим всегда, не будет играть, а мы говорим – репетирует. Поэтому у нас разные артисты репетируют, иногда разные роли…

К. ЛАРИНА – То есть и артисты тоже в тонусе, да?

Л. ДОДИН – Да, до сих пор мы пока еще не во всем и не совсем определились.

К. ЛАРИНА – Ну что ж, большое спасибо за то, что пришли. Удачи вам на ближайшие дни, чтобы при полных аншлагах и триумфах прошли ваши замечательные работы в Москве.

Л. ДОДИН – Спасибо большое. Тьфу-тьфу, не сглазить, к черту.

К. ЛАРИНА – Спасибо.

Л. ДОДИН – Спасибо, до свидания.