Пресса
Конкурсная программа
Региональные проекты
«Золотая Маска в кино»
Зарубежные проекты
«Золотая Маска в городе»
Детский Weekend
Внеконкурсная программа
Архив
4 февраля 2014
Через два месяца после мрачно-карнавальных мхатовских "Карамазовых" (см. "Ъ" от 3 декабря 2013 года), ставших событием московского сезона, Константин Богомолов выпустил тихий, очень тонкой выделки спектакль в польском аналоге МХТ. В марте, в рамках "Золотой маски", его покажут у нас. Из Варшавы — АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА.
Есть режиссеры, не утратившие детской привычки влезать на горку с той стороны, где скользко. Константин Богомолов примерно так и работает. "Лед" по знаменитому роману Владимира Сорокина — его первая большая постановка в Европе. До этого был жутко смешной "Ставангер", сделанный в Лиепае, и изысканно сосредоточенный "Мой папа — Агамемнон", выпущенный в Малом театре Вильнюса (см. "Ъ" от 18 октября 2013 года). В обоих случаях Богомолов делал то, чего от него меньше всего ждали, но это были эксперименты в сравнительно малых залах. Вызывающе аскетичный "Лед" поставлен на главной сцене Варшавы.
Конечно же, режиссер никому и ничего не доказывал. Выбранная им форма отстраненной игры с текстом не только проясняет содержание постмодернистской саги Владимира Сорокина — она становится ее частью.
Голубоглазые блондины ищут себе подобных, стуча в их груди ледяным молотом,— и ждут отклика их сердец. Когда членов ледяного братства будет 23 тысячи, они возьмутся за руки и неудачный проект "Земля" исчезнет, превратившись в свет. Рассказав истории троих москвичей — проститутки, студента и бизнесмена, погрязших в суете и всех мерзостях людского клоповника,— Сорокин живописует, как ледяной молот обращает их к великой цели. Об этой цели им поведает сестра Храм, во имя дела служившая в НКВД, проявившая чудеса стойкости в застенках и продолжающая помогать братству в старости. Она расскажет вновь обращенным, как, не щадя себя, помогала будить тех, чьи сердца спят, и добивать "пустых", коими являются 99% землян.
Большая сцена уставлена полосатыми бежевыми креслами, светлый задник превращается в экран, на который проецируются не режиссерские ремарки (как было в "Карамазовых" или в "Агамемноне"), а ремарки автора,— Богомолов крайне бережен с текстом. Ну разве что называет первую часть (пока герои еще не "проснулись") Ветхим Заветом, а вторую, в которой Храм раскрывает им великую цель, Новым. Никакого видео и минимум режиссерских гэгов.
Если "Карамазовых" постоянный соавтор Богомолова художник Лариса Ломакина заключила в темную, с черными кафельными стенами и нелепой роскошью комнату — то ли зал морга, то ли новорусский ад,— то действие "Льда", похоже, происходит в чистилище — холодном и отчужденном.
Потому, вероятно, самые жесткие сорокинские тексты герои произносят, спокойно сидя в креслах и словно воспоминая о прошлом. Титры сообщают, что сутенер изуверски "наказывает" проститутку, а на сцене милая рыжеволосая актриса щебечет с пожилым актером. Вместо концерта группы "Ленинград", где только что "простуканный", но еще не проснувшийся студент знакомится с наркоманкой, звучит нежная японская песенка. Ширнувшись, парочка, как в лодку, садится в пустой черно-красный гроб и со светскими интонациями произносит реплики героев, предающихся сексу в грязной коммунальной ванной. Отстранение удерживает спектакль от быта, подсказывая, что фирменное сорокинское смакование телесного низа лишь прием, за которым — витиеватый черный юмор, пронизывающий весь "Лед". "Жидовская олигархия!" — объясняет деятельность братства друг героя, в доказательство цитируя забористое антисемитское высказывание Ференца Листа (из-за сцены раздаются возвышенные фортепианные аккорды композитора).
Так сквозь излюбленный прием Богомолова — помещать знакомую музыку в неожиданный контекст — проступает смысл спектакля: вся история человечества — цепь нелепейших заблуждений, которым подвластны даже самые яркие его представители. Деревянный крест в углу — намек на то, что и религия, может быть, одно из них.
Забавно, что неподалеку, в варшавской галерее "Захента", проходит выставка современного искусства Бразилии — там на мониторе показывают клип художника Гийерме Петерса: Робеспьер в парике и камзоле наступает на грабли, получив по башке, отскакивает — и наступает снова. Так вот спектакль Богомолова — о том, что непрошибаемый Робеспьер есть в каждом. Высмеяв все утопии ХХ века разом, Богомолов размыкает русский "Лед" в европейское сегодня. Потому, вероятно, польский зал три часа сидит, не шелохнувшись, хотя с прозой Сорокина многие знакомятся впервые.
Надо сказать и о польских актерах, каждому из которых досталась целая толпа персонажей — для каждого найден свой голос и свой ритм. Ежи Радзивилович (наша публика знает его по фильмам Анджея Вайды) произносит монолог старейшины братства с закрытыми глазами, будто старик и действительно говорит сердцем: оторваться от него невозможно. Изумительная Данута Стенка сначала бормочет историю Храм, как на приеме у психоаналитика, потом — как бабушкину сказку, потом возвышает голос почти до пения — и чем красивей звучит монолог, тем яснее: возвышенная Храм — чудовище и душегубка. Поражает открытость польских актеров, доверившихся незнакомому режиссеру, неожиданному сюжету (в репертуаре театра Narodowy — классика и развлекательные пьесы) и легко расставшихся со всеми штампами. Словом, сделавших то, к чему, вероятно, и призывает спектакль Богомолова: не то чтобы проститься со всеми заблуждениями, но хоть немного над ними посмеяться. "Смерть — самое лучшее, что с вами может случиться в жизни" — финальные титры спектакля режиссер, похоже, сочинил сам. Звучит музыка Ференца Листа.
оригинальный адрес статьи
«Лед» тронулся
Алла Шендерова | Газета «Коммерсант»Через два месяца после мрачно-карнавальных мхатовских "Карамазовых" (см. "Ъ" от 3 декабря 2013 года), ставших событием московского сезона, Константин Богомолов выпустил тихий, очень тонкой выделки спектакль в польском аналоге МХТ. В марте, в рамках "Золотой маски", его покажут у нас. Из Варшавы — АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА.
Есть режиссеры, не утратившие детской привычки влезать на горку с той стороны, где скользко. Константин Богомолов примерно так и работает. "Лед" по знаменитому роману Владимира Сорокина — его первая большая постановка в Европе. До этого был жутко смешной "Ставангер", сделанный в Лиепае, и изысканно сосредоточенный "Мой папа — Агамемнон", выпущенный в Малом театре Вильнюса (см. "Ъ" от 18 октября 2013 года). В обоих случаях Богомолов делал то, чего от него меньше всего ждали, но это были эксперименты в сравнительно малых залах. Вызывающе аскетичный "Лед" поставлен на главной сцене Варшавы.
Конечно же, режиссер никому и ничего не доказывал. Выбранная им форма отстраненной игры с текстом не только проясняет содержание постмодернистской саги Владимира Сорокина — она становится ее частью.
Голубоглазые блондины ищут себе подобных, стуча в их груди ледяным молотом,— и ждут отклика их сердец. Когда членов ледяного братства будет 23 тысячи, они возьмутся за руки и неудачный проект "Земля" исчезнет, превратившись в свет. Рассказав истории троих москвичей — проститутки, студента и бизнесмена, погрязших в суете и всех мерзостях людского клоповника,— Сорокин живописует, как ледяной молот обращает их к великой цели. Об этой цели им поведает сестра Храм, во имя дела служившая в НКВД, проявившая чудеса стойкости в застенках и продолжающая помогать братству в старости. Она расскажет вновь обращенным, как, не щадя себя, помогала будить тех, чьи сердца спят, и добивать "пустых", коими являются 99% землян.
Большая сцена уставлена полосатыми бежевыми креслами, светлый задник превращается в экран, на который проецируются не режиссерские ремарки (как было в "Карамазовых" или в "Агамемноне"), а ремарки автора,— Богомолов крайне бережен с текстом. Ну разве что называет первую часть (пока герои еще не "проснулись") Ветхим Заветом, а вторую, в которой Храм раскрывает им великую цель, Новым. Никакого видео и минимум режиссерских гэгов.
Если "Карамазовых" постоянный соавтор Богомолова художник Лариса Ломакина заключила в темную, с черными кафельными стенами и нелепой роскошью комнату — то ли зал морга, то ли новорусский ад,— то действие "Льда", похоже, происходит в чистилище — холодном и отчужденном.
Потому, вероятно, самые жесткие сорокинские тексты герои произносят, спокойно сидя в креслах и словно воспоминая о прошлом. Титры сообщают, что сутенер изуверски "наказывает" проститутку, а на сцене милая рыжеволосая актриса щебечет с пожилым актером. Вместо концерта группы "Ленинград", где только что "простуканный", но еще не проснувшийся студент знакомится с наркоманкой, звучит нежная японская песенка. Ширнувшись, парочка, как в лодку, садится в пустой черно-красный гроб и со светскими интонациями произносит реплики героев, предающихся сексу в грязной коммунальной ванной. Отстранение удерживает спектакль от быта, подсказывая, что фирменное сорокинское смакование телесного низа лишь прием, за которым — витиеватый черный юмор, пронизывающий весь "Лед". "Жидовская олигархия!" — объясняет деятельность братства друг героя, в доказательство цитируя забористое антисемитское высказывание Ференца Листа (из-за сцены раздаются возвышенные фортепианные аккорды композитора).
Так сквозь излюбленный прием Богомолова — помещать знакомую музыку в неожиданный контекст — проступает смысл спектакля: вся история человечества — цепь нелепейших заблуждений, которым подвластны даже самые яркие его представители. Деревянный крест в углу — намек на то, что и религия, может быть, одно из них.
Забавно, что неподалеку, в варшавской галерее "Захента", проходит выставка современного искусства Бразилии — там на мониторе показывают клип художника Гийерме Петерса: Робеспьер в парике и камзоле наступает на грабли, получив по башке, отскакивает — и наступает снова. Так вот спектакль Богомолова — о том, что непрошибаемый Робеспьер есть в каждом. Высмеяв все утопии ХХ века разом, Богомолов размыкает русский "Лед" в европейское сегодня. Потому, вероятно, польский зал три часа сидит, не шелохнувшись, хотя с прозой Сорокина многие знакомятся впервые.
Надо сказать и о польских актерах, каждому из которых досталась целая толпа персонажей — для каждого найден свой голос и свой ритм. Ежи Радзивилович (наша публика знает его по фильмам Анджея Вайды) произносит монолог старейшины братства с закрытыми глазами, будто старик и действительно говорит сердцем: оторваться от него невозможно. Изумительная Данута Стенка сначала бормочет историю Храм, как на приеме у психоаналитика, потом — как бабушкину сказку, потом возвышает голос почти до пения — и чем красивей звучит монолог, тем яснее: возвышенная Храм — чудовище и душегубка. Поражает открытость польских актеров, доверившихся незнакомому режиссеру, неожиданному сюжету (в репертуаре театра Narodowy — классика и развлекательные пьесы) и легко расставшихся со всеми штампами. Словом, сделавших то, к чему, вероятно, и призывает спектакль Богомолова: не то чтобы проститься со всеми заблуждениями, но хоть немного над ними посмеяться. "Смерть — самое лучшее, что с вами может случиться в жизни" — финальные титры спектакля режиссер, похоже, сочинил сам. Звучит музыка Ференца Листа.
оригинальный адрес статьи
