Пресса

«Лед»: с топором в сердце

Главный нарушитель театрального спокойствия Константин Богомолов поставил сорокинскую антутопию о «говорящих сердцем» в главном театре Варшавы, сразу после скандальной премьеры «Карамазовых» в МХТ. Постановки объединяет тема развенчания человеческих теорий об идеальном мироустройстве, в любом , кстати говоря, случае чудовищно гадком. Финальные титры «Льда» — «Смерть — это лучшее, что может с вами случиться» — вполне могли бы стать титрами к мхатовскому спектаклю. Во всем остальном эти премьеры принципиально разные.

«Лед» на «Золотую маску» привез в Москву Фонд Михаила Прохорова, в этом году отмечающий 10-летний юбилей. Зал Театра Наций был забит до отказа. Однако те зрители, который пришли в надежде увидеть очередное развеселое буйство богомоловского черного юмора, ошиблись.

Этот спектакль — мантра. По всей видимости, имеющая для режиссера какое-то очень личное значение. Богомолов (!) не переделывает ни строчки, и всю постановку выстраивает по принципу «чтения по ролям». На сцене в советских креслах-раскладушках (сценография Ларисы Ломакиной) сидят люди. Их глаза затуманены, тексты они произносят, как будто под гипнозом. Три часа без антракта на сцене ничего не происходит. — разве что герои периодически пересаживаются с места на место, да старая Храм (ее играет великолепная актриса Данута Стенка) обнимает один из трех черных гробов, в начале действия сложенных друг в друга.

Все это время сорокинский текст записывается куда-то на подкорку, вводя зрителя в транс. Богомолову удалось передать заразительность сорокинского языка. Его магическую природу, суть которой в том, что текст становится олицетворением смысла. От идей очередного «братства просветленных» (остальные на земле — «человеческое мясо», обязанное исчезнуть) тошнит точно также, как от произносимого текста. Смакование подробностей человекоубийства (чтобы отыскать «братьев и сестер», просветленные бьют людей ледяным топором в грудь), наказания проститутки, наркоманского кайфа двух малолеток, etc...Текст заполняет собой все пространство театра, сам этим театром становится.

Режиссерские метафоры оказываются не нужны, как и искрометные гэги и музыка невпопад. Страшно и без этого. И безнадежно, потому как, если верить Богомолову, сегодняшний наш мир — мир сбывающихся фантазий Сорокина.