Пресса

«Не надо бы нам гвозди микроскопом забивать!»

Русский театр им. Лермонтова из Абакана впервые показался на «Золотой маске» и сразу обрел в столице своего зрителя – чуткого, думающего, сопереживающего. Хотя для внеконкурсной программы «Новая пьеса» экспертный совет фестиваля выбрал не самый легкий для восприятия спектакль – «Русский и литература», поставленный по наделавшей в свое время много шуму повести Максима Осипова «Камень, ножницы, бумага». Разговор с художественным руководителем театра Евгением Ланцовым состоялся сразу после бурного обсуждения постановки с участием не только критиков, но и зрителей.

- Евгений Юрьевич, вы не под влиянием небезызвестного «Географа» за постановку взялись?
– Нет, конечно. Фильм Велединского вышел на экраны прошлым летом, а нашему спектаклю уже почти два года. Картину я посмотрел, но, несмотря на то, что она получила массу призов на разных фестивалях, включая «Кинотавр», она мне не понравилась. Что, собственно, и заставило меня прочитать первоисточник – книгу Алексея Иванова. Знаю, что сразу в нескольких театрах страны идут, и не без успеха, инсценировки по роману «Географ глобус пропил». Тем не менее, если и имеет смысл проводить какую-то параллель, то заключается она в том, что общество отвлеклось, хотя бы ненадолго! – от шуток над гастарбайтерами и насмешек над олигархами, и обратило внимание на Учителя, от которого во многом зависит судьба каждого человека. Однако, на мой взгляд, у «Русского и литературы» социальный заряд гораздо острее, чем у «Географа».

- Автора пьесы уже кто-то успел назвать новым Чеховым.
- Некоторые основания для аналогии есть. Максим Осипов – не профессиональный драматург. Он врач-кардиолог, человек разносторонне-талантливый, работает в Тарусе, жизнь провинции и чувствует, и видит изнутри. Прозу пишет уже, наверное, лет десять, а вот за драматургию взялся впервые. На повесть «Камень, ножницы, бумага» обратил внимание еще Петр Наумович Фоменко и предложил автору самому написать по её мотивам пьесу. Для своего театра. Пьеса была написана, но спектакль по ней Петр Наумович репетировать так и не начал. Не сложилось.

- Повесть как мне кажется не совсем нетеатральная. Насколько сценичной получилась пьеса?
- Возможно, это и так – повесть не театральная. Но нынче так уж развивается драматургия, а вместе с ней и театр, что несценичных текстов попросту нет. Можно поставить все. И ставят все. Утверждая это как факт. Опустим пока вопрос качества и соответствия одного другому. Повесть Максима Осипова – прекрасный текст, осмысленный, точный и, - что для театра, пожалуй, самое главное - содержащий в себе энергию неразрешенных конфликтов.

- И как принимает спектакль публика?
- Трудно. По-разному. Сказывается привычка к прямолинейности: обязательно должно быть понятно, где черное, а где белое. Когда я брался за постановку, мне казалось, что это – история для всех, в которой все весьма прозрачно. Юная школьница влюбляется в своего учителя литературы, но он прячется и от этого чувства, и от самого себя. Девушка по его совету поступает в Питере на филфак, но столкнувшись с жизнью, которая совсем не похожа на ту, о которой она читала в книжках, кончает жизнь самоубийством. А ее мать, провинциальная бизнес-леди, рванувшая во власть, пытается свести счеты с учителем, виня его в гибели дочери. Зритель увидел в спектакле массу неоднозначностей: вопросы заданы, а ответов нет. И каждому приходится самому решать, в чем урок этой истории. Есть зрители, категорически не принявшие постановку. Но есть и такие, кто приходит по нескольку раз, приводя с собой друзей и знакомых.

- Молодежи среди этих последних много?
- Достаточно. Старшеклассники приходят целыми классами, причем по собственному желанию, а не по обязаловке, как это нередко бывает в театрах, которым надо во что бы то ни стало заполнить зал. Они потом даже сочинения пишут о том, что увидели – с чем согласны, а с чем – нет. А раз так, значит, то, что мы делаем – не напрасно.

- Есть разница в реакции московской публики и своей, «домашней»?
- Конечно! Столичная публика легче прочитывает подтексты, проникновенней и тоньше реагируете на трагическое. А те, кто живет в таком маленьком городе (население того же Абакана меньше 170 тысяч человек – В.П.), воспринимают все более ревностно и остро, прямолинейно – «похоже-непохоже». Иногда с искренней болью: это, мол, все не про нас, мы не такие. Вот священнику нашему, мы с ним очень дружны, спектакль в целом понравился, а образ своего «коллеги» – нет.

- А руководство города спектакль видело?
- Нет. Я перед собой такую задачу и не ставлю. Ни с этим спектаклем, ни с любым другим. Случится – хорошо, нет – значит, не судьба. Я совершенно искренне говорю: мне это не нужно. Иногда приходят из аппарата правительства республики Хакассия (Абакан – ее столица. В.П.). Не первые лица, но приходят. А так, руководство бегает на лыжах и плавает в бассейне, а в партере его не увидишь. Во всяком случае, у нас, в русской драме. К национальному театру, играющему на двух языках, с которым мы делим одно помещение, внимания больше и это нормально, естественно. Достаточно много городов, и больших и маленьких, где и министерству культуры-то наплевать на театры. У нас не так. В Абакане, и это главное, что меня туда привлекло, министр к театру относится трепетно и с любовью. И, к «новой драме», кстати, тоже.

- Говорят, ваш театр по этой части даст фору большинству трупп российской глубинки?
- Утверждать не берусь, но большая часть репертуара действительно состоит из новых пьес. Когда я почти три года назад приехал в Абакан, привез сразу несколько пьес из «новой волны». Начал с эскизов спектаклей, заняв всю труппу. Ни одну пьесу артисты безоговорочно не приняли. Сопротивление было сильным, но проходной комедией и чистой классикой мне заниматься не интересно. Это был не первый театр, в который я пришел с такой установкой, и мне было ясно – это такой Сталинград: только вперед, отступать некуда.

- А если бы вас так и не приняли?
- Уехал бы. Да, это было бы поражение, но это та цена, которую я готов заплатить за возможность заниматься тем, что мне интересно. За все это время я ни одной «топовой» комедии не поставил, держимся на новых пьесах. Эскизами спектаклей – это когда после недели работы, с листочками ролей мы выходим на зрителя – занимаемся и сейчас. Время от времени. Проверяем на зрителе. А потом из них вырастают спектакли. Конечно, не из всех, что не удивительно.

- Как вы тексты отбираете?
- Сам стараюсь побольше читать, литературный отдел наш набирает обороты, да и друзья-критики подбрасывают что-то интересное. Каких-то формальных у меня критериев нет. Тематические или жанровые рамки я не ставлю, это только мешает. Сегодня и сами драматурги не слишком строго придерживаются жанровых канонов. Никогда не знаешь, открывая текст, что там за этой первой страницей кроется. Если щелкнет что-то внутри, буду пробовать и убеждать всех вокруг, что это нужно делать. Пьеса должна волновать, вот и все. Америку я вам тут не открою.

- А готова ли публика воспринимать такие «полуфабрикаты»?
- Готова. Тем более, что это не полуфабрикат, а полноценный продукт, только не похожий на традиционный спектакль. Не сочтите за хвастовство, но в Абакане у нас очень быстро сложилась публика, готовая смотреть такие эскизы и получать от этого удовольствие. Да, поначалу приходилось «раскручивать» саму идею, объяснять, приглашать, звать, прежде всего, через социальные сети. Теперь же все, кому это интересно, сами стараются быть в курсе, что у нас нового. На недавний эскиз по пьесе Николая Рудковского «Великое переселение уродов» мы собрали публику в 11 вечера и не могли усадить всех желающих, не смотря на то, что и на полу места все были заняты. Все знали, что это разовый показ и, если они сейчас не успеют, то не успеют никогда. Сиюминутность такого театра дает удивительный и неповторимый эффект соучастия зрителя в том, что происходит на сцене.

- Что же движет этим зрителем?
- Он уже доверяет нашему театру, нашему выбору. И главное – он понимает, что хочет увидеть на сцене того, кто похож на него самого. И знаете, что особенно потрясает? Есть немало тех, которые ругают такие показы – нет привычных декораций, костюмов, ругают пьесы – это чернуха, это не про нас, нам этого и в телеке хватает, а театр для другого нужен, - и все равно приходят!

- Зато вы их на классике у себя видите часто, верно?
- Не обязательно. На классику и на эскизы ходит, как правило, разная публика. И это правильно. Смысл и суть репертуарного театра в том и состоит, чтобы каждый в нем мог находить то, что нужно именно ему. В расслоении публики сила, а не слабость репертуарного русского театра.

- Получается, что ваша труппа умеет играть все?
- Не совсем так. Точнее – совсем не так. Есть артисты, действительно потенциально могущие играть, условно говоря, и Шекспира, и Яблонскую, а есть «узкие профессионалы». И это в порядке вещей. И вообще - главное, что б у всех были роли, чтобы каждый играл то, что в его возможностях и не чувствовал себя обделенным. И чтобы зрители были в зале. И тоже получали удовольствие от своего театра.

- Выращивать «универсалов» не стремитесь?
- Нет. Насилие губительно. Пьеса, роль, должна быть по размеру. Что, впрочем, не исключает возможности для желающих выбрать для себя что-то на вырост.

- Эксперименты с новой с драматургией принято противопоставлять. репертуарному театру, пророча ему скорую кончину. Вы, как я понимаю, эту точку зрения не разделяете?
- Разумеется, нет. Эксперимент может и должен прекрасно себя чувствовать в пространстве репертуарного театра. Более того, в небольших городах, это, как мне кажется, вообще оптимальное решение проблемы. В столице возможно существование полусотни экспериментальных студий, в том числе и на волонтерских началах, где будут играть актеры, зарабатывающие на стороне – в кино, в сериалах, рекламе, да хоть аниматорами. В провинции такое невозможно – даже в областном городе театров, как правило – три-четыре, не более, и кроме них актерам работать практически негде. Экспериментальные студии в провинции содержать мало охотников найдется, если найдутся вообще. И что, отказаться от поисков и играть исключительно «костюмных» Островского с Грибоедовым в очередь с Шекспиром? Репертуарный театр – наше изобретение, отечественное, как будто специально и очень органично в нашу ментальность вписанное. Даже, если не брать в расчет императорские театры, столичные и провинциальные труппы, собиравшиеся только на сезон, оседали в одном городке со своим репертуаром, а не колесили с одной пьесой по стране, как это было принято в Европе. Репертуарный театр – механизм потрясающей мощи, силы и жизнеспособности. Другое дело, что с любым механизмом надо уметь правильно обращаться. И не надо бы нам гвозди забивать микроскопом!