Пресса

«Обтяпала лисица фартово это дело»

Все большее число экспертов и просто зрителей сомневаются, что в конкурсной программе «Золотой маски» отобраны реально лучшие спектакли России (в программе зашкаливающе много мусора, слишком много качественных постановок осталось за бортом). Но, безусловно, фестивальные спектакли убедительно демонстрируют театральные моды: что ныне носят и с чем. Одним из главных трендов сезона, похоже, стал стиль изложения авторского текста «своими словами».

Наверное, у всех в памяти из школьных лет вынесенные хиты, лихо переиначившие тексты учебника. Вроде достопамятного:
Вороне где-то Бог послал

по блату сыру,

Ворона эта, значит, сдуру взбралась

на самую лесную верхотуру.

Ворона – шляпа – долго сыр

во рту дежала,

А снизу ей лиса арапа заправляла…

На этот незамысловатый и лихой манер режиссеры сейчас с удовольствием актуализируют авторские тексты, не давая публике заскучать.

Скажем, возьмет режиссер «Кукольный дом» Ибсена, и что прикажете делать с этой семейной историей? С этим водоворотом страстей, с резкими сюжетными перипетиями и неожиданной развязкой, с этой женщиной-белочкой, которая вдруг выпрямляется, как сжатая пружина? Режиссер Юрий Квятковский и сценограф Полина Бахтина решили для начала порадовать глаз, выбрав оформление в стиле фантастических романов о роботизированном будущем. «Умный дом» управляется экраном компьютера. По щелчку пальцев выезжает обеденный стол, по другому щелчку – смешиваются коктейли для гостей. Ванна выезжает из стены, уже дымясь паром. На гигантском экране домашнего компьютера возникают изображения детей, машущих мамочке перед сном, приходит почта-видеоролики… Одеты персонажи в стиле фильма-фэнтези о пришельцах-марсианах. В общем, первые двадцать минут есть что разглядывать на сцене. А что делать дальше?

Текст классика длинный, обстоятельный; прожить, проложить в нем свои тропки, найти новые смыслы – все это задачи тяжелые, долгие, рисковые. И главное – явно «для взрослых и умных». Молодой постановщик делает элегантный обходной маневр: прослаивает сцены пьесы интервью с исполнителями спектакля. Поиграли минут пятнадцать – на авансцену садится очередной актер и дает блиц-интервью о жизни. Прием не новый, но ведь действенный! Истории из жизни крайне увлекательны, прекрасно отрепетированы. Странно смотреть, как плоские, скучные на сцене, абсолютно не запоминающиеся исполнители преображаются и оказываются яркими и занятными умницами. В результате, правда, собственно пьеса Ибсена оказывается чем-то вроде довеска, того самого хвоста, который так и не удалось пришить кобыле…

Молодой режиссер Дмитрий Волкострелов, выбрав пьесу «Танец Дели» Ивана Вырыпаева, также прибегает к испытанному приему нарезки, чередуя сцену на экране со сценой на подмостках, снова на экране, снова на подмостках. Все-таки хоть какое-то разнообразие. Да и слова, которые со сцены звучат невнятно (у большинства актеров серьезные проблемы с дикцией), в экранной озвучке все доходят даже до последних рядов зала… «Мне сказали, что моя мама умерла, но я решительно ничего не чувствую». «Мне сказали, что моя жена умерла, но я решительно ничего не чувствую». «Мне сказали, что моя любимая женщина умерла, но я решительно ничего не чувствую». «Мне сказали, что мой муж умер, но я решительно ничего не чувствую». «Мне сказали что моя жена съела наших двух детей, но я решительно ничего не чувствую»… Последний пассаж – это, кажется, моя расшалившаяся память или цитата рядом случившегося остроумца.

Передать скуку жизни путем погружения в скуку сценического действия – фирменный прием Волкострелова, и здесь он проведен с побеждающей силой. Мухи от скуки здесь не просто дохнут – они еще при этом решительно ничего не чувствуют…

Самый последовательный и законченный вариант стиля – «Оне­гин» Тимофея Кулябина. Над сценой проникновенный голос читает текст от автора (то есть основной корпус романа Пушкина). Читает очень медленно и крайне печально, с интонацией, которой обычно сообщают о смерти всех родственников зараз: «деревня, – вздох, – где скучал Евгений, – вздох, – была, – и на душераздирающей ноте: – прелестный уголок». Эту скуку невыносимую демонстрируют и механические танцы на балу (три раза), и механические трапезы Онегина (три раза). И элегантный штрих – тот факт, что даже во время интима с женщиной герою было лень снять мешающую деталь туалета.

Пушкинский «лишний человек», перенесенный в наше время, естественно, превратился в активного пользователя Интернета. Как, впрочем, и остальные персонажи. Ольга предпочитает наводнять свою страницу в соцсетях многочисленными снимками, где она позирует, копируя то позы героини «Титаника», то красоток с обложки «Плейбоя» (дворня с энтузиазмом держит вентилятор, чтобы волосы развевались наиболее выигрышным способом). Влюб­ленный Ленский с энтузиазмом помогает пополнять фотоальбом.

Остроумно придуманные режиссером отсебятины-иллюстрации идут на непрерывном «голосе за кадром», который читает не только текст «от автора», но и, скажем, письмо Татьяны, пока героиня выполняет на кровати сложные гимнастические экзерсисы. Выбрав голос сверху, режиссер поступил весьма гуманно (даже в записанном то и дело куда-то проглатываются строфы, что несколько рвет плавное течение пушкинских строф). А уж когда текст попадает в рот актерам, то он наполняется словами-паразитами или просто переходит на пересказ «своими словами», в духе опять же бессмертного: «ворона каркнула и мирово запела».

Впрочем, для режиссера просторечие – способ взбодрить заскучавшую от монотонного чтения публику. Радостный отклик зала вызывает день рождения Татьяны, где каждый присутствующий зачитывает стихи уже совсем не пушкинские: «Что пожелать тебе – не знаю, ты только начинаешь жить, но от души тебе желаю с хорошим мальчиком дружить». И так подряд с десяток поздравляющих… Но кульминацией спектакля, безусловно, становится сцена, в которой Онегин залезает в свой «Фейсбук» и быстренько своими словами, натуральной прозой жизни, рассказывает о деревенском житье-бытье: «познакомился с местным поэтом, парень клевый, но бездарный. Влюблен в местную девчонку, а ее сестра мне тут такое прикольное письмо прислала, обалдеть!»…

Дойдя до сцены дуэли и даже найдя ей небанальное решение, Тимофей Кулябин окончательно теряет интерес к развитию сюжета. Так что и замужество Татьяны, и скитания Онегина, и неожиданная встреча на балу, его влюбленность, письмо, финальное объяснение – все беспощадно скомкано и выброшено. А в финале на сцену вынесен облепленный сором манекен, с которого вентилятор сдувает всю налипшую грязь.

…Подростковый период взросления, когда особенно увлекаются стишками-переделками, когда пытаются засунуть космос большого классического текста в собственный маленький мирок, когда любая своя мелкая придумка кажется единственной и неповторимой (хотя обычно позаимствована из общака чужих находок), – все это необходимый этап взросления художника. Но странно, когда эти чисто домашние радости вдруг выдаются за вершины профессии.