Пресса

Фестиваль "Золотая маска" открылся спектаклем "Арлекин, слуга двух господ" в рамках проекта "Легендарные постановки ХХ века". Собственно, во всем мировом репертуаре долгожителей, равных ему, нет. Джорджо Стрелер поставил "Арлекина" в 1947 году, и он надолго пережил своего создателя. Любуясь "Арлекином", АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА предавалась печали по канувшему в Лету театру ХХ века.

"Арлекин" стал первой постановкой открытого Джорджо Стрелером после войны в Милане театра "Пикколо". Феерический успех сопровождал спектакль с самого начала. В 1962 году прославленного Арлекина Марчелло Моретти (Москва успела с ним познакомиться в конце 1950-х) сменил совсем молодой тогда Ферруччо Солери. Его мы увидели только в 2001-м, во время Всемирной театральной олимпиады, на которую спектакль приехал уже после смерти своего создателя. Прощание (как тогда думалось) с "Арлекином" затянулось на целую неделю. Каждый вечер его играли в переполненном Малом театре, и каждый раз овации длились почти полчаса.

Проведя годы Второй мировой войны в Швейцарии, основав там свой первый театр La Compagnie des Masques (Театр масок), Джорджо Стрелер, тогда еще актер, задумал возродить дух и приемы классической итальянской комедии дель арте. Он мечтал о народном театре, который объединял бы людей: "огромный зал, где собирается сообщество людей, чтобы торжественно разыграть свои мифы и трагедии и обрести себя в этом обряде". Несколько десятилетий спустя, уже став мэтром режиссуры, Стрелер напишет книгу, где с горечью отвергнет свою идею народного театра в условиях Европы, превратившейся в "раздираемое противоречиями общество потребления". Но книгу назовет все так же: "Театр для людей".

Видимо, именно тогда и возникло это особое шоу: не просто "Арлекин", а "Прощание с Арлекином" и в его лице со всем театром ХХ века. В интервью господин Солери не раз честно признавался, что хочет уйти в тень, а тем временем спектакль с его участием снова и снова приглашали на самые престижные мировые фестивали — как тут попрощаешься...

Посмотреть сегодня "Арлекина" все равно что перелистать "Евгения Онегина", которого знаешь почти наизусть, но так хочется заново посмаковать какую-нибудь строчку. Вот так же вчера в Малом театре публика любовалась декорациями Эцио Фриджерио, изысканно-простыми переливами белого, бежевого и терракоты. Смаковала давно описанные во всех театральных учебниках лацци с мухой: голодный Арлекин уморительно ловит муху, приказывая залу затихнуть и грозя кулаком в ответ на робкие смешки, потом долго отрывает мухе крылышки, глотает ее и прислушивается к ее путешествию у себя в желудке. Или лацци с письмом: Арлекин, пытаясь заклеить распечатанный конверт хлебным мякишем, выделывает замысловатые трюки и в конце концов садится на конверт. Письмо пропадает, то есть прилипает к штанам, о чем обескураженный Арлекин узнает от зрителей.

Видя все это заново и по-прежнему хохоча во все горло, вдруг ловишь себя на мысли, что кое-что из спектакля все же ушло. Странные паузы, когда актеры вдруг застывают в замысловатых позах и мерцающий свет превращает их в силуэты со старинных картин, остались, но в них теперь как будто меньше смысла. Похоже, эти паузы — "пролеты в вечность", как сказал когда-то по другому поводу Андрей Белый, — и были тайной сутью стрелеровских спектаклей. Однажды, разбирая чеховский "Вишневый сад" (одно из лучших творений режиссера, к которому он возвращался всю жизнь), Стрелер сравнил пьесу с набором китайских шкатулок: самая маленькая — биографии героев, побольше — шкатулка истории, под углом которой видятся их судьбы, а самая большая — шкатулка человеческой жизни с ее вечными законами.

В нынешнем "Арлекине" эти "шкатулки" уже не так пригнаны друг к другу. Но мерцающий свет золоченых канделябров в финале спектакля все так же таинственен, а актеры по-прежнему кажутся сошедшими с картин Пьетро Лонги. Арлекин, отыграв безумно смешное лацци, делает сальто и уходит со сцены на руках. Впрочем, нет. Сальто 78-летний Ферруччо Солери теперь не делает и на руки не встает. Но взамен сальто он делает что-то, отчего великое прошлое "Арлекина" еще крепче врезается в память.