Пресса

Мир-кровопийца пожрал сам себяМир-кровопийца пожрал сам себя

Из Перми на «Золотую маску» привезли оперу «Носферату».

Носферату – одно из самых мрачных имен в мировой вампирской мифологии. Не упырь-красавец, а вурдалак-урод. Кровопийство в чистом и наиболее безобразном виде. О нем – спектакль Пермского театра оперы и балета, выдвинутый на «Золотую маску» и показанный в Москве.

Это опера о крови. С бормотания «эритроциты, лейкоциты, тромбоциты, натрий хлоридум, pH 7,36, гемоглобинум, фибриногенум…» – с бесконечно повторяемого, словно заклинание или молитва, латинского описания классического состава крови человека начинается действо: такова партия меццо-сопрано.

О крови и убийстве здесь все, от остроносой красной туфли – символа низменной страсти в руках у дряхло-трясущегося, похотливо-жестокого старика Носферату – до предельно простых декораций Янниса Куннелиса – завесы из сотен кухонных ножей.

В этом мире кровопийства жизнь и смерть перемешаны самым чудовищным образом, не так, как в здоровой природе, где смерть – лишь этап вселенской жизни. Здесь смерть пожирает жизнь – но сама жизнью не становится, потому что упырь – нежить, мертвец. Не случайно Корифей (драматическая чтица) откликается на лепетание меццо-сопрано текстом, смешивающим свет и тьму, голос и безгласие, время и безвременье: «Звуков больше нет, богов нет, света нет… Время истекло. Истекло кровью. Звуки истекли кровью, боги истекли кровью, свет истек кровью…»

Это пожирание живого – мертвым, веселого – страшным, высокого – уродливым продолжается в течение всей оперы. Срамные частушки (женская часть хора) накладываются на канонический текст реквиема (мужская). Античная богиня Персефона – царица подземного мира – празднует свадьбу с Носферату, которая одновременно и похороны.

Все это могло бы восприняться как интеллектуальный кунштюк. Если бы вампиризм не был таким всеобщим явлением, особенно в современном мире – не только между отдельными людьми, но и между целыми странами. Если бы из-за него не происходили миллионы личных трагедий и мировые войны.

Можно было бы спорить и озадачиваться, почему выбраны именно такие герои. Например, почему содеятельницами Носферату стали Три грайи – «богини старости и дряхлости», а не, допустим, Геката или кто-то еще из древнегреческого или какого-то другого подземного мира. Или – что символизирует персонаж, именуемый Зеркалом Трех грай: актриса в черном платье и «лысом» парике, с наркотической улыбкой целое действие бормочущая названия лекарственных трав и ядов…

От превращения спектакля в чистый интеллектуальный эквилибр спасает виртуозность Димитриса Яламоса – либреттиста и поэта. Спасает и ассоциативность режиссуры Теодороса Терзопулоса: чего стоит один только мотив пародируемого «Умирающего лебедя», размноженный здесь до размеров целого кордебалета умирающих лебедей и растянутый почти на весь спектакль – это, видимо, одно из воплощений Персефоны, постоянно умирающей, но вечной королевы смерти.

Наконец, музыка Дмитрия Курляндского. Хотя эти гулы и стуки едва ли назвали бы музыкой большинство завсегдатаев оперных театров. Но уж с тем, что ритм здесь – и звуков, и всего спектакля – в высокой степени музыкален, притом мощь его огромна и объединяет все действо, вряд ли можно поспорить. Эта стихия ритма, происходящего от музыки дыхания, сердцебиения, бега, оргазма, присутствует во всех лучших работах Курляндского и его единомышленника – Терзопулоса, возрождающих пафос античной трагедии в контексте сегодняшнего поставангарда.

И уж точно огромной гипнотической силой обладают исполнители этой необычной партитуры. Это уникальная авангардная певица Наталья Пшеничникова (одна за всех Трех грай), которой, кажется, вправду под силу петь одновременно на несколько совершенно нечеловеческих голосов. Это и легендарная Алла Демидова, чей говор в роли Корифея проходит путь от рождения из звукового небытия до полного фортиссимо и финального растворения в горестных всхлипах. Это, наконец, не имеющий аналогов в стране оркестрово-хоровой коллектив musicAeterna, созданный и руководимый в Пермском театре оперы и балета дирижером-пассионарием Теодором Курентзисом: и для ансамбля, и для его лидера нет ни технических, ни стилевых границ.

Повторю – не все компоненты спектакля принимаются безоговорочно, по крайней мере с первого просмотра. Не поручусь, что ни на секунду не посочувствовал тем, кто еще за полчаса до окончания этого медленного ритуального зрелища утомился и потянулся к выходу.

Но вытерпеть стоило. Хотя бы ради того, чтобы увидеть, как и Носферату, убивший всех, в конце закололся сам. Мир-кровопийца пожрал сам себя. А все участники исполнения, в том числе полностью оркестр и хор, вышли на сцену вполне живые. По принципу: «Мы играем на свадьбах и похоронах». Все проходит – музыканты остаются. Черный, но все-таки юмор.

И пусть слабое, но утешение тем, кто видит тут шанс пожить в других, не столь кроваво устроенных вселенных.