Пресса

Вчера в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко Мариинка предъявила нам и “Золотой маске” оперу Яначека “Енуфа”. Сразу “обломали”, что Гергиева за дирижерским пультом не будет. Зал тихо выдохнул. Будто вся Мариинка ассоциируется только с одним человеком, а если его нет — то и полспектакля нет. Хотя стоявший за пультом Михаил Агрест и получил в свою честь немало аплодисментов и похвал, но… все же заточены под “харизму Гергиева”, пойди переплюнь!

Нет, кое за что память, конечно, цепляется. За музыку Яначека (как таковую) из второго и третьего действий — разумеется. Стопроцентная услада слуха — мелодичность, тревожность, арфочка, этакий Малер-лайт. За финского тенора Сильвасти (Лаца) — тоже. Он же, добрый хлопец, по сюжету все сватается к девушке-красавице Енуфке, но с 17-го ряда партера молодой человек выглядел как 60-летний Хемингуэй — отсюда очень странно-нездоровое восприятие их союза, похожего на мезальянс. “Старина Хэм” из ревности режет ножом лицо Енуфке. Но… вселенски виноватым оказался не он, а его сводный брат Штева, который из-за шрама не взял Енуфу в жены (хотя собирался). И мачеха Енуфы утопила енуфо-штевовского младенца, чтоб он, “плод греха”, не помешал хотя бы Лаце женится на Енуфке. Наконец плацдарм расчищен — ребенка утопили, мачеху посадили, Штеву прокляли, и святые — Лаца с Енуфкой — воссоединились, закидав в финале стены хаты свадебными бокалами с шампанским. Дескать, семейному кораблю, хотя и с пробоинами, — счастливого плавания!

“Живые декорации” Бархатова (режиссер-постановщик) — то бабушка на лодке дремлет, недвижима аж целый час, то пьяная солдатня в кабаке, сельский староста, так и сующий какому-то мальчонке самогон… Натурализм. Проза. Но не настолько грубая, как у Чернякова в “Онегине”, где если блюют, как говорит Вишневская, так уж блюют. А здесь все мило, интеллигентно.

Или схема на занавесе, иллюстрирующая, “кто кому дядей приходится”: согласно схеме, и Лаца, и Штева, и мачеха, и Енуфка, — чудесным образом родственники, а посему изначально и навеки повязаны в общем грехе, искупление которого — последний отпрыск: умерщвленный младенец. “Маску” можно давать? Отчего нет? Ведь Яначек сегодня уже не открытие, но все ж не каждый день его слышим, и для самообразования это весьма и весьма полезно. И без претензий.