Пресса

Из Петербурга в Москву

«Вишневый сад». Лев Додин. МДТ-Театр Европы

Двадцать лет назад Лев Додин уже обращался к последней пьесе Антона Чехова. Прежде чем ставить новый спектакль вместе со своими актерами он ждал полтора месяца (несколько раз пришлось сдавать авиабилеты), пока под Штутгартом зацветет самый большой в Европе вишневый сад, охраняемый ЮНЕСКО. И вот Лопахин – Данила Козловский показывает cтарую выцветшую пленку, где шумит белый бесконечный сад, а среди деревьев гуляет сама Раневская – Ксения Раппопорт. Вишневый сад в МДТ – видение рая. Рая, пришедшего прямиком из детства, равно близкого каждому сидящему в зале; рая, который снится, – и мы просыпаемся в слезах. Сценограф Александр Боровский оставил закрытую белым занавесом-экраном сцену пустой. Место действия – сам зрительный зал. Стулья затянуты серыми чехлами. На проходе сгрудилась мебель. Кровать, застеленная кружевным покрывалом, бильярдный стол, многоуважаемый шкаф… Потом купивший дом и сад Лопахин – Данила Козловский в упоении будет перечислять, что теперь «его», кричать и петь, не понимая, что сам сейчас рубит свое счастье, свою жизнь.


«Алиса». Андрей Могучий. БДТ имени Товстоногова

Оттолкнувшись от случайного, малозначащего совпадения имени примы БДТ Алисы Фрейндлих и героини кэрролловских сказок Андрей Могучий сочинил спектакль, используя в качестве стройматериалов монологи самих актеров. Свой «сговор» (есть такой прекрасный термин у Льва Додина) с актерами, формулу обновляющегося БДТ Могучий, которого принято считать экспериментатором-формалистом, ищет не на сцене, а в зале, обращаясь к актерам не как к профессионалам, а как к личностям, адресуясь к их человеческому опыту. Попутно объединяя их – буквально плечом к плечу – со зрителями и взламывая барьер «четвертой стены». Когда вы слышите в «Алисе» монолог о блокадном детстве, знайте – с большой долей вероятности он инспирирован воспоминаниями Фрейндлих. Постаревшая Алиса мучится от душевного кризиса, который сама себе не в силах растолковать, не спит ночей, а в один злополучный день застревает в лифте – и попадает в ирреальный мир, Страну чудес. «Почему ты все забыла? Почему ты стала другой?» – сокрушается Шляпник, с мольбой прикасаясь к Алисиной руке. Театр абсурда довольно быстро оборачивается групповой психотерапией. Фрейндлих стоит на границе зала и сцены, реальности и грезы, вместе с двойником – девочкой, то ли внучкой, то ли самой собой из прошлого. Встреча с детством, постижение своего детского альтер эго как обретение жизненного смысла – общая тема Могучего и Фрейндлих.


«Три сестры», Юрий Бутусов. Театр им. Ленсовета

Это Чехов эпохи, когда обыватель уже победил. Синий – традиционный цвет казенной, унифицированной жизни – здесь крейсером бороздит из сцены в сцену: большой шар, бант и челка Соленого, платья сестёр, парик Ирины. Женщины по-мужски отдают команды и устраивают истерики. Мужчины падают в обморок, рисуются у зеркала и балагурят. У всех есть оружие. Но только женщины, как амазонки, воинственны. Глубина декольте соразмерна опыту. Характеристики ствола выдают принадлежность разным эпохам: у Ольги – револьвер, у Маши – ТТ, у Ирины – калаш. Понятно, что арсенал в руках сестер не «заговорит», сколько бы они не направляли дуло на непрошеных гостей и друг на друга. А вот в руках Наташи даже вилки становятся опасными. Оружие для мужчин – игрушки. Стреляют в воздух по любому поводу. Много обещают и ничего не делают. «Толстый недотепа» Андрей, заговаривающий кукол. Непрактичный петербургский интеллигент Тузенбах – лже-Сизиф, вместо камня таскающий большой гимнастический шар. В финале на сцену выкатывают тележки. Из свежей продукции завода Тузенбаха, делающего вовсе не кирпичи, как он мечтал, а гробы, актеры с усердием возводят мавзолей, закладывая стену между сценой, где погибают три сестры, и зрительным залом.

«Жизнь за царя». Джулиано ди Капуа

Мы попадаем на спектакль, словно на встречу на конспиративной квартире: ощущение таинственной сходки под покровом ночи, встречи на скорую руку, на коленке. Временно, случайно, урывками, опасаясь слежки. Все то, что в «Бесах» Достоевского изображается карикатурно, здесь исполнено – нет, не серьеза, конечно же, а попытки понимания. Что может сегодня интересовать зрителя в забытых историей и обществом народовольцах? Собственно, именно это: почему ранее так сильно помнили и отчего так поспешно забыли. На фоне социальной нестабильности, протестных настроений и выступлений, оказываются интересными персонажи, которые еще совсем недавно, в советское время, были чтимыми героями, именами которых называли улицы, а теперь, во время антилиберального поворота, выпавшими в обойму «предателей России». Здесь нет ровным счетом ничего, что бы могло быть обозначено как «пропаганда терроризма». Напротив, в сущности, мы видим глубоко несчастных, замученных самими собой и запутавшихся людей. Но людей неравнодушных и обожженных. Спектакль нам рассказывает не о том, что надо бороться с самодержавием, а том, как самодержавие доводит молодых и, безусловно, честных людей до радикализма.