Пресса

«Intime2»: Основной инстинкт

В "Золотой маске" Пал Френак испытывает артистов "ТанцТеатра" страстным "InTime-2". С широко закрытыми глазами за танцорами следила наш корреспондент Екатерина Нечитайло.

Дорога в ад вымощена благими намерениями. Дорога в одиночество наполнена испепеляющей потребностью в другом человеке. Дорога в любовь устлана светлыми стремлениями и цветками алых роз. В механически выверенном опусе "InTime-2" хореографа Пала Френака, показанном в рамках фестиваля "Золотая Маска", танцовщики екатеринбургского "ТанцТеатра" страстно бесстыдствуют, неистово взбалтывают взрывоопасную смесь эроса и танатоса, знойно борются за право сбросить оковы убеждений. Под музыкальное сопровождение, созданное Аттилой Гергейе, их беззащитные тела горячо кричат и сдержанно шепчут, пропуская сквозь себя минуты вожделения и отчаяния, чтобы хоть на секунду признаться себе в том, что одиночество - коллективная неизлечимая болезнь нашего времени.

Еще в 90-е годы в Екатеринбурге появилось сразу несколько танцевальных компаний, приучивших зрителя ходить не только в оперный и драматический театры. "ТанцТеатр", созданный Олегом Петровым, за 25 лет работы не раз менял название («Пируэт», «Балет плюс», Муниципальный театр танца), а в 2011 - м году вошел в состав театрального холдинга - Свердловского театра драмы. Первая версия спектакля "InTime" была поставлена французским хореографом венгерского происхождения Палом Френаком, подчеркивающим, что в его спектаклях тело всегда отражает действие неких внутренних сил, становится зеркалом, направленным в зрительный зал, еще в 2008-м году для своей танцевальной компании, а в 2014-м спектакль горячо и отрывисто задышал вторым дыханием на Урале.

В этом гимне плотской любви волосы танцуют, свободно подчиняясь импульсам движений, кончики пальцев вычерчивают письмена по спинам, руки и колени поджимаются к самому низу живота, будто его пронзает резкая боль, а в самом центре белого планшета сцены, по которому разбросаны розы, царит красный кожаный диван. Расположившись не то в комнате дома, не то в отеле, не то в чьей - то памяти, он является немым свидетелем и участником историй, о которых кто - то забудет на утро, кто - то стыдливо умолчит, а кто - то при случае расскажет в самых ярких красках и доскональных интимных подробностях. К нему стремятся, за него утягивают, через него перекидывают, на нем кувыркаются, любят, жаждут, ищут свое сегодняшнее персональное "неодиночество".

Спектакль выстраивается чередой зарисовок, обрывками листов глянцевого журнала, фрагментами стильной киноленты, напоминающей "9 1/2 недель", "Основной инстинкт", "Showgirls". Вот танцовщик в черном пиджаке на голое тело, распластавшись по полу, стремится от него оторваться, выталкивает себя в сторону заветного красного барьера, призывно вскидывает руку, чтобы продолжить движение вслед за ней. Вот две барышни в пеньюарах с легкими ироничными улыбками на устах и холодом во взглядах синхронно и кокетливо качают руками, виляют бедрами, вышагивают на каблуках, складывают губы уточкой, демонстрируют свое понимание красоты. Кажется, что они находятся у стойки бара, выглядывая и приманивая кавалеров, в пафосном салоне красоты, обсуждая прошедшую ночь. Вот один из танцовщиков пытается оживить тело товарища, выстраивает опорную ось, берет его вес на себя, но тот безвольно падает из любой позировки, возвращается в расслабленное горизонтальное положение. Вот происходит сцена плановой оргии на троих, в которой четко отточены жесты и сплетения рук, моменты переворотов и прогибов, заранее запланирована перемена мест и степень доставляемого удовольствия. При всей устроенности жизни в бездне публичного одиночества ее обитатели будто постоянно и горько кричат: "полюби меня, ну, пожалуйста".

Этот спектакль напоминает сжатую пружину, которую плотно и надежно закрепили: танцовщики сдерживают свои ладони, чтобы не положить их на колени возможной партнерши, исполнительницы бьют себя по локтям и лицу, заламывают руки, сводят ноги крестом. Френак с виртуозной легкостью модели со стажем проходит на тонких шпильках по острой грани, отделяющей вкусный эротизм от провинциальной пошлости. Периодически возникает неистребимая параллель с Пиной Бауш (куда без нее), периодически - со спектаклем "Без слов", созданным Тимофеем Кулябиным и Ириной Ляховской в Новосибирском "Красном факеле", в котором на столе кипели первобытные плотские страсти, периодически - с "Пассажиром" Максима Диденко и Владимира Варнавы, где страх перед самим собой порой был намного сильнее боязни смерти. Отчаянно и вроде бы дико, драйвово и безусловно про нас. Но, кажется, порой исполнителям буквально чуть - чуть не хватает смелости для полного эмоционального "обнажения", тотального "душевного стриптиза": они всегда находятся в излишнем напряжении, в состоянии опасности, в ситуации буквально миллиметрового недолета до полной нирваны.

Здесь бросаются на шеи, закидывают ноги на плечи, забиваются в угол дивана, напиваются, катаются по полу, падают со шпилек, по - детски взлетают на спинку дивана, ползают и валяются. Разные способы переживания общей зияющей дыры в сердцах подчеркнуто созданным Гергейе стилистическим звуковым винегретом, фоновым саундтреком пустоты, предположением о том, под какую именно музыку каждый из персонажей мог бы страдать у себя дома. Здесь и скрежет железа, и гул пролетающих автомобилей, и свит ветра в ушах, и удары капель воды, и ритмичный бит, и музыка, напоминающая минималистические поиски Джона Кейджа, и Четырнадцатая (Лунная) соната Бетховена, и легкий джаз "Girl Talk" Нила Хефти, и культовая песня Боба Дилана "Knockin' on Heaven's Door", перепетая коллективом "Antony and the Johnsons".

До небес в финале действительно удалось достучаться: в заключительном фрагменте спектакля перед глазами зрителя предстает практически бесформенное существо, первичное тело, кусок глины, подлинность, спрятанная под одеждой, скукоженное новорожденное. Ему не нужны блестящие платья, ни к чему наклеенные улыбки, без надобности выходить на поклоны, не хочется быть частью общих якобы счастливых и беззаботных фотокарточек. Карточек, на обороте которых могло бы быть написано: "Из Екатеринбурга. Без любви".