Пресса

На «Золотую маску» привезли из Магнитогорска «Грозу» (режиссер Лев Эренбург). Слухи об этой постановке предвещали событие. По-своему событие случилось.

Резервы профессионального театра, вероятно, на вкус экспертов себя исчерпали. Пора вводить в моду воинственную любительщину. А почему нет? Порог ответственности за театральное дело уже давно перейден. Дела обрастают делишками, критерии отменены. Публика уже воспитана в соответствующем духе. Что прикажете делать, если зал ржет, когда Борис мочится в Волгу со словами: «Гляжу на Волгу, наглядеться не могу»? Всем опять же весело, когда за яйца хватает Дикого Кабанова старшая, чтобы не озоровал. Режиссеру находка понравилась, поэтому Дикого за причинное место хватанет еще раз и девка Глаша. Почему именно Дикого? Вероятно, потому, что татарин? Правда, татарин этот обнимается, по его же словам, с ближними в Христов праздник. Наверное, крещенный, а тюбетейка на голове, так то просто головной убор. Девка Глаша безответной любовью любит Тихона. Предлагает свое белое большое тело алкашу Кабанову, а он не берет, что тут поделаешь. Она его пьяного своей юбкой накроет, чтобы уж тот не отвертелся, да Тихон так начнет чихать под юбкой, что станет за него страшновато: задохнется он от такой любви или астму заработает.

Вообще медицинский аспект силен в магнитогорской «Грозе». Глашка упадет в эпилептическом обмороке после того, как до изнеможения будет скакать в овчинном полушубке, пытаясь заговорить Тихона. Тут со знанием дела подбегут домашние: они, несмотря не беспросветную свою темность, однако знают, как спасать эпилептиков. Борис тут болен туберкулезом, показывает простынь с пятнами крови, прощаясь с Катей, уезжает умирать. Сгноили его в Калинове. Увы, нет работы акушеру-гинекологу. Здесь никто не рожает, да и, собственно, от кого? Все алкаши, успел потомством обзавестись только Дикой. Однако и он, напившись до беспамятства, издевается над домашними: требует, чтобы ребенок пел для него. Девочку ставит жена на табурет, та поет. Правда, Кудряш – здоровый производитель, но, судя по всему, ему больше нравится сам процесс. В овраге он завалит Варвару, сдернет с себя рубаху, а на спине мы увидим татуировку, вероятно, полученную на зоне: выколот слон, имеющий слониху. Варвара после откровенного секса, который сопровождался акробатикой и гимнастикой – она даже возьмет сигарету пальцами ноги, – подложит подушечку на живот, мол, беременная. «От меня?» – лукаво спросит Кудряш и получит звонкую затрещину от партнерши по эротическим играм. Подкладывать подушечку, воображая беременность, будет и бездетная Катерина. Детские вещички – ползунки, чепчик – разложит Кабаниха, сетуя на свою горькую долю: Варвара сбежала, внуков нет.

Живя в грязи, между тем тут все время моются. Вот Катя трет мочалкой ноги Тихону. От его попытки поцеловать жену Катерину рвет. Для чего предусмотрительно поставлен тазик на другой части сцены. Тут Кабанова старшая не выдерживает и идет сама парить сына, с веничком по-нашему, по-русски. Ей становится плохо, перегрелась баба. Опять включается необходимость в медицинских услугах – режиссеру хорошо знакома эта сфера деятельности, тут он профессионал. Правда, обходятся домашними средствами – стаканом воды. Без маменьки никуда. В самом начале спектакля она огромными ножницами стрижет ногти Тихону со словами: «Куда вы без меня».

Залу также смешно от самой примитивной театральности, за которую бы на первом курсе режиссерского факультета мастера если бы не отчислили за подобные «находки», то засомневались в профпригодности. Но то мастера, куда им до новейшего искусства! Вот Дикой опять пьет горькую с Тихоном. На словах православного татарина: «Одни бабы» – режиссеру необходимо включить метафорический театр: Дикой всем показывает бублик (намек на вагину), а на его же словах: «А я хочу мужика» – в дело метафорического театра идет огурец (намек на фаллос). Слова: «Как пряник ароматен» – тоже находят свое визуальное решение: Глаша ворует пряники и прячет их куда возможно и невозможно, например, под мышки.

Свойство неофита – уметь радоваться собственным находкам и волноваться по этому поводу. А вдруг тупой зритель их не заметит, поэтому незатейливые приемы в спектакле повторяются по пять, шесть, семь и более раз. Вот после признания в измене Катерину запирает Тихон. Они сидят вдвоем понурые. Тихон бьет ремнем об пол: раз, два, три, et cetera. Вот девки накрывают на стол. Стелется скатерть. Одна перетягивает концы к своему краю стола, другая – к противоположному: раз, два, три, четыре, et cetera.

Надо также дать в спектакле, чтобы пройти отбор «Маски», знаки режиссеров-любимцев. Лев Додин любит ставить на сцене бассейн. Почему бы и тут не напрячь грамотного и умного директора Владимира Досаева? Бассейн есть — это Волга, отражающаяся в скошенном зеркале, что установлено под колосниками. С легкой руки Някрошюса полюбили у нас огонь, воду и наши режиссеры (с медными трубами хуже). Есть сумасшедшая барыня, так почему бы не организовать на сцене пожарчик? Почему вдруг случилось самовозгорание, в спектакле неважно. Почему пожар потушили, тоже неважно. Важно показать арсенал приемов, направленных на внешнюю декоративную радикальность. Не обошлось в этой постановке и без доли провокации. Режиссеру, вероятно, кажется, что он герой, миссионер. Я вам покажу Россию. Смотрите, какая она грязная, немытая, пьющая, животная, агрессивная, злая, вырождающаяся. Хочу разочаровать – с этим спорить не буду. Я это вижу каждый день. Этим нас не удивишь. Только вот Александр Николаевич Островский писал не про уродов, а про людей, хотя видел и уродов.