Театральная компания ЗМ

Пресса

4 апреля 2008

Любовь и газ

Ирина Муравьева | Российская газета

Новосибирская опера представила "Леди Макбет Мценского уезда"

Вторым оперным названием, привезенным Новосибирским театром оперы и балета в Москву на "Золотую маску", стала "Леди Макбет Мценского уезда" Шостаковича (1-я редакция), поставленная к 100-летнему юбилею композитора. Интернациональная команда постановщиков спектакля - режиссер Генрих Барановский и художник Павел Добжицкий из Польши, дирижер Теодор Курентзис, солист Олег Видеман (партия Сергея) номинированы на премию, также как и работа труппы в целом - в категории "Лучший спектакль".

Впрочем, показ новосибирской "Леди Макбет" на столичной сцене Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко не выявил столь полного унисона постановщиков в самом спектакле. Прежде всего, режиссер Генрих Барановский (создавший пять лет назад на новосибирской сцене выдающуюся интерпретацию "Жизни с идиотом" Альфреда Шнитке) предложил постмодернистский ключ партитуре, в которой Шостакович с почти натуралистическим накалом выписал лихорадочный, трагедийный мир купчихи Катерины Измайловой, мающейся от неутоленного инстинкта любви. Действие захолустного Мценского уезда было перенесено в не опознаваемое пространство - не то будущего, не то реального времени - с массовкой трудовиков в космического кроя комбинезонах и шлемах с горняцкми лампами во лбу, с купеческим "домом"-вагоном на рельсах, набитом всякой "мещанской" дребеденью - цветущим кустом в кадке, гигантского размера мягким игрушками - леопардами, собаками, кошками, советского образца пластмассовыми куклами в капроновых платьях и "мочалистых" париках - "Маргаритами" и "Маринами", которыми безутешно играет бездетная Катерина, а также разного калибра атласными подушками, покрывалами, диванами, где она валяется - подыхающая от скуки миллионерская жена - с разными мужчинами - от свекра Бориса Тимофеевича до "жеребца"-работника Сергея.



В пандан сценическому действию организовали два киноэкрана, разворачивающих крупным планом детали происходящего и смакующие выражения лиц персонажей, патетические мизансцены - удушения, страсти, кошмар явившегося Катерине покойника-свекра, гротеск бомжующих собутыльников Задрипанного мужичонки. Этот эстетический дубль - типичный постмодернистский ход, создающий дополнительное ассоциативное пространство - от формата немого кино (где, к слову, Шостакович таперствовал в молодости) до заострения на экране происходящего на сцене в жанре триллера, фарсового гэга, детектива или мелодрамы. Кроме игры эстетическими форматами постановщики создали еще и масштабную проекцию на заднике, изображающую макро-мир - бездну, космос, горные ландшафты, философию, медитацию, Теодора Курентзиса за пультом, дающего пульс всей конструкции. И здесь начинаются противостояния, нестыковки и пересечения сценической и музыкальной сферы.



С одной стороны, дирижер заявил уровень прочтения партитуры, не противоречащий системе спектакля: его "Леди Макбет" - не столько экзистенциальное полотно, проникающее к слоям подсознания, инстинктам, страхам, иронии, прикрывающей зазор между душой и уродливой жизненной реальностью, сколько самоценная музыкальная игра. В спектакле оркестр уходит то в невероятную нежную для этой партитуры пелену безвибратного звука, обычно звучащую плотно и "мясисто", то наоборот, накаляется до жесткого "хлеста", грохочущего "сгустками" звука 7-й или 10-й симфоний Шостаковича. Но увлечение свежими музыкальными задачами оказалось не всегда на пользу спектаклю: форсированный звук оркестра плотно накрывал певцов, не давая им прорваться через массы звука или элементарно попасть в ритмические структуры, не говоря уже об их собственных проблемах неточного, приблизительного интонирования и невнятной дикции, результатом которой стал загадочный текст либретто с почти единственно отчетливым словом "сволочь!".

Дирижер в московском спектакле не слишком помогал певцам, разве что Ольге Орловской - Катерине Измайловой, обладательнице легкого для столь экспрессивной партии голоса, попадающей в роль исключительно сценическим имиджем: модельно красивая Катерина, мающаяся в вагоне с куклами и со своим "товарным" набором - ногами, чулками, кружевными стрингами, с пустым выражением лица и таким же пустым желанием кататься с кем-то в подушках. Полное же отсутствие вокальной экспрессии Катерины было деликатно прикрыто застылым оркестровым пиано. По настоящему, "без камуфляжа" прозвучал только хор, на опыте новосибирских постановок вымуштрованный вокально и актерски и способный воплотить все: от коверного фарса (тройка Мценских бомжей в спектакле) до массового глюка в сцене работников, траванувшихся добываемым для "новых русских" Измайловых газом. Эмоционально же захватил в спектакле единственный эпизод - "апокриф" Старого каторжника в финале: "мерно звеня кандалами" - в исполнении Андрея Триллера, на мгновение заставивший переключиться богато придуманное действие "Леди Макбет" в подлинную плоскость Шостаковича - трагедию.


оригинальный адрес статьи