Театральная компания ЗМ

Пресса

6 ноября 2008

Додинская мелодия

Григорий Заславский | Независимая газета


До 21 ноября в Москве проходят гастроли петербургского Малого драматического театра – Театра Европы. Сегодня вечером в московском Малом сыграют «Бесплодные усилия любви», получивший неделю назад «Золотой софит» как лучший петербургский спектакль прошлого сезона. А в первых числах ноября в Малом театре сыграли «Варшавскую мелодию» Леонида Зорина, премьеру прошлого года.



Можно предположить, что показ спектакля приурочили к дню рождения драматурга – Леониду Генриховичу Зорину 3-го исполнилось 84 года. Но когда он легко, почти танцевально взбежал на сцену, чтобы выслушать свою порцию аплодисментов, поверить в этот уважаемый возраст было трудно. Как и трудно представить, что кто-то специально колдовал, чтобы спектакль прозвучал накануне двух праздников – нового, еще не прижившегося Дня народного единства, и старого, «отжившего свое», годовщины Великого Октября. Ведь нынешний праздник – про наши, русско-польские связи, а пьеса Зорина – как раз об этом. Ведь герой Виктор (Данила Козловский), студент и будущий винодел, – наш, коренной русак, а героиня Геля (Уршула Магдалена Малка) – гордая полячка. «Варшавская мелодия» Додина (он – худрук постановки) и его ученика-дипломника, режиссера Сергея Щипицина, – это два с половиной часа без антракта (!) блестящих диалогов на тему, как советская власть помешала личному счастью. Но еще и о том, что конфликт России и Европы носит, прошу прощения, антагонистический характер. В итоге спектакль Додина, пьеса Зорина попали в контекст и аплодировали не только по ныне привычной практике – на «зтмн», когда на сцене гаснет свет, но и на реплики. Когда, например, Геля между прочим рассказывает, как читала дневники последнего русского царя и поняла: «Революция была неизбежна». Аплодировали. И еще – не раз. И не два.



6 ноября вечером в Малом театре еще раз сыграют спектакль Льва Додина
Казалось бы, уже всё это – в прошлом, советская власть – в прошлом, война – в прошлом, но чувство репризы, ни на секунду не затихающий конфликт мешают отвлечься от императорской сцены, где все это время – два человека. И – всё!.. Ну, как у Чехова – никто ведь при советской власти не знал, что такое – продажа имения, а не скучали на «Вишневом саде». В этом смысле Зорин держит, как Чехов (когда он вышел на сцену и зал зааплодировал еще громче, в партере с уважением пошутили, что когда додинцы будут играть «Дядю Ваню», на сцену выйдет Антон Палыч).



Текст звучит злободневно, порой даже трудно вообразить, как он прошел цензуру «тогда» – ведь пьесу поставили не только в Вахтанговском театре, где играли Борисова и Ульянов. Да, что-то, наверное, выкинули, но саму историю выкинуть невозможно, а «нецензурной», антисоветской в том, советском мире, была сама история. Текст – потрясающий. Это ведь еще и мелодрама, на которой публика Малого театра плакала, не стесняясь (я сам пропустил не одну скупую мужскую слезу). И одновременно – еще раз аплодисменты! – драма идей, где Зорин не жалеет, может, где-то и в ущерб правде характеров, наделить блестящей реактивностью, афористической точностью запоминающихся реплик и выросшую на европейском перекрестке Гелю, и простодушного победителя Виктора, которые за эти два с лишним часа проживают 20 лет жизни.



Не в обиду хорошим актерам скажу: каждое их движение обеспечено и текстом, и всем остальным. Сцена – почти пуста, но в этом «почти» – кусок белой ткани, пологом поднимающийся вверх, опустившиеся штанкеты, по которым, как по ступеням подвесного, «неуютного» мостика, можно скакать туда-сюда, да пюпитры. Когда герои впервые сталкиваются в консерватории, свет на сцене гаснет, а пюпитры наоборот – освещаются, и звучит Шопен. Этот свет, равный музыке, – завораживает. Как и другая, предфинальная, «сценическая история» (сценография – Алексея Порай-Кошица, с использованием идеи Давида Боровского): когда белая ткань вдруг натягивается, поднимается, и пюпитры, и железные стулья какое-то время ползут вслед за тканью, а затем валятся, как валится, вернее, валятся две сломанные жизни...



Почему, почему он боится, почему оставляет Гелю, «натолкнувшись» на государственный запрет? Сперва спасает Европу («Гитлера не испугался!»), а потом... Спасает и – предает, снова появляется в ее жизни – как надежда, как снова – спасение, и – снова предает. Русский характер получился цельным, но не очень симпатичным... В общем, как в жизни, что и обеспечивает пьесе непреходящую жизнь. Очень хороший получился спектакль. И пьеса – очень хорошая. Как Зорин, сегодня не пишут. Как Додин – не ставят. Потому и успех такой, небывалый.



оригинальный адрес статьи