Пресса

25 апреля 2017

Русский, Могучий, Козловский...

Мария Безчастная, Андрей Крикунов | Интернет-издание «2000.ua»

Завершился очередной театральный фестиваль «Золотая маска», по итогам которого было вручено множество премий лучшим актерам, режиссерам, драматургам и всем, кто делает российский театр - остающийся таким же сильным местом российской культуры, как некогда воспетые балет и ракеты. В отличие от, например, кино. В театре России каждый год создается столько всего, причем, далеко за пределами Москвы и Санкт-Петербурга, что премий и номинаций физически не хватает.

Трудности богатого выбора

На этот раз тоже не обошлось без долгих споров по поводу лауреатов. Во-первых номинировалось очень много работ, только в большой форме было представлено 10 спектаклей, в малой (разница по количеству зрителей, которую многие называют весьма условной), было еще 18 спектаклей, среди которых почти пятичасовые вариации на тему «Трех сестер» Андрия Жолдака и Тимофея Кулябина. Даже в номинации эксперимент было представлено семь, а не пять, как в последние годы спектаклей, и конкуренция была нешуточная. В итоге полюбившиеся критикам постановки, например, посвященное современной физике «Поле» Дмитрия Волкострелова по тексту Павла Пряжко питерского «театра post», в котором герои играют свои сцены в порядке, определяемом генератором случайных чисел, остались без наград.

Естественно, при таком обилии вариантов вкусам критиков было куда разойтись, впрочем, после оглашения результатов было некое общее непонимание того, почему «Три сестры» Кулябина (новосибирский театр «Красный факел») получили только, так сказать, утешительную специальную премию жюри за актерский ансамбль, и не обошлось, конечно, без подозрений в том, что режиссер скандального «Тангейзера» был осознанно задвинут.

Немало велось разговоров и о том, что фестивалю «Золотая маска» вообще не нужны победители, ведь это не спорт, и на самом деле, очень часто спектакли лучше друг друга в той же степени, что и «армяне лучше чем грузины» из анекдота. Но все же соревновательный дух очень развит в творческих людях, поэтому лучше уж долго спорить о справедливости решений, чем быть совсем без них. Если же брать важность наград с точки зрения медиа, то в 2017 году лауреаты в логику вписались. Могучий, Козловский, русский - то есть, худрук БДТ Андрей Могучий за «Грозу» (лучший режиссер), «Русский роман» театра Маяковского (спектакль) и, чтобы припечатать, викинг Владимир и Валерий Харламов из кино Данила Козловский из «Гамлета» (лучшая мужская роль). Относительно Козловского звучало мнение, что награжден в большей степени очередной спектакль Льва Додина, но стоит учесть и стоимость билетов во время фестивального показа в Москве - десятки тысяч рублей. Такие цены нельзя было не отметить.

«Русский роман» литовского дуэта Миндаугас Карбаускис (режиссер) - Марюс Ивашкявичюс (драматург) стал главным триумфатором. И первый приз, и «маска» драматургу, и за главную женскую роль. Русско-литовский роман о Льве Толстом и героях «Анны Карениной», но без самого «декана» или «Годо», в отсутствие Льва Николаевича и заработала премию Софья замечательной Евгении Симоновой.

В малой форме несколько неожиданно (учитывая конкуренцию) победил «Магадан/Кабаре» Юрия Погребничко (Театр «Около дома Станиславского», Москва). Эту «Золотую маску», кстати, могут записать на свой счет бдительные к успехам земляков одесситы, ведь руководитель Театра «Около дома Станиславского» когда-то родился именно в Одессе.

Одесский case

Вообще, в этом году на «Золотой маске» одесский след можно было найти без натяжки. Постановка красноярского Театра юного зрителя «Биндюжник и король» по Исааку Бабелю получила премию в номинации «Лучший спектакль в оперетте/мюзикле». Гораздо менее известное произведение того же Бабеля – пьеса «Мария», которая почти не ставилась при жизни писателя, в постановке Омского драматического театра претендовала сразу на несколько наград в основном конкурсе. А Воронежский камерный театр обратился к творчеству подзабытого представителя одесской плеяды Ефима Зозули (кстати, родился он в Москве, но детство и юность провел в Южной Пальмире) и поставил антиутопию «Ак и человечество» по рассказу 1919 года.

«Биндюжник и король», как и многие другие работы этой «Золотой маски» - это тоже попытка переосмысления и актуализации хорошо знакомого зрителям материала. Режиссер Роман Феодори в интервью рассказывал, что намеренно отошел от привычных костюмов и сценографии, обратившись к эстетике европейского театра и тронув картину постмодернистской кистью. А дирижер Ольга Шайдуллина добавляла, что музыка Александра Журбина в постановке, при сохранении мелодии и ритмического рисунка, стала более понятной молодежи, в ней появились даже элементы хард-рока и панка.

В отличие от «Биндюжника и короля» остальные «одесские» постановки остались без наград, хотя вполне заслуживали того, чтобы быть отмеченными критиками. Впрочем, зрители, кажется, по достоинству оценили постановки, особенно «Ака».

Спектакль Воронежского камерного театра поставлен по совсем небольшому произведению Ефима Зозули «Рассказ об Аке и человечестве», которое можно прочитать за десяток с небольшим минут. Это одна из первых антиутопий, написанная на год раньше знаменитого замятинского «Мы», не говоря уже о «Дивном новом мире» Хаксли и «1984» Оруэлла. Но, несмотря на небольшой объем, в «Аке» сконцентрировано классическое развитие событий от утопии до антиутопии и снова до некоего подобия «нормальной жизни».

По сюжету, люди наделили почти безграничными полномочиями Коллегию высшей решимости, которую возглавил уважаемый всеми Ак. А тот решил строить светлое будущее, предварительно избавившись от «человеческого мусора». Но когда все больше людей перестали проходить «проверку права на жизнь», Ак поразмыслил и, в итоге, создал Коллегию высшей деликатности, которая вместо ликвидации стала записывать, как хорошо живется людям.

Многие критики поставили в заслугу Воронежскому театру само обращение к редкому и интересному материалу, как и все антиутопии не теряющему актуальности. Но и сама постановка получилась яркой. Хотя рассказ написан схематично, восемь актеров камерного театра сумели наполнить строки и драмой, и эмоциями, и мрачноватым юмором. Масштаб проходивших чисток удалось передать с помощью все новых и новых пар обуви, оставшихся от жертв и грудами заполнявших небольшую сцену с декорациями в духе гиллиамовской «Бразилии».

Не обошлось и без небольшого перфоманса с вовлечением публики. Камиль Тукаев неожиданно вышел из образа Ака и обратился к залу с подробным рассказом о том, как воронежские ученые поставили эксперимент, в ходе которого выяснилось, что если особым образом сказать «Жизнь стала нормальной», она улучшится. После того, как зал хором сказал эту фразу, «жизнь стала нормальной» и у героев, они закрыли груды обуви зеленым газончиком, траурные венки переделали на букетики и стали ворчать, что в свое время уничтожили недостаточно «мусора». В общем, действительно в духе нашего человечества. Эту пугающую обыденность подчеркивал бессловесный персонаж уборщицы, которая с одинаково невозмутимым выражением лица наводила порядок и после казней, и после веселых посиделок.

Пьеса Исаака Бабеля «Мария» также не имела большой сценической истории. В 2012 году ее неожиданно и довольно успешно поставил Дюссельдорфский театр, а несколько лет спустя к пьесе обратились и омичи. «Мария» - это несколько зарисовок из неспокойной жизни постреволюционного Петрограда, в центре которых – семья отставного царского генерала Муковнина и его семьи. Дочь генерала Мария, которая вступила в революционные войска, как и Годо в пьесе Беккета, вышедшей 13 лет спустя, на сцене так и не появляется. Ее ждут, ей восхищаются, ее ненавидят, но пока она где-то строит новый мир, жизнь идет своим чередом: ее сестра неудачно пытается охмурить еврея-спекулянта, отец умирает, а квартиру со всем имуществом в итоге передают трудовому народу.

Спектакль будто бы позволяет публике взглянуть не на лицевую сторону хорошо известных событий, а на их изнанку, причем как в переносном, так и в буквальном смысле. Места расположены прямо на сцене, действо же частично разворачивается в зрительном зале. В темном занавесе приоткрываются окошки с персонажами, подчеркивая «виньеточность» происходящего, а слабое освещение и периодически раздающиеся выстрелы создают гнетущую атмосферу Петрограда 1919 года.

И лишь в конце постановки занавес раздвигается, и перед зрителями предстает ослепительный и нарядный зал театра – «квартира» Муковниных, жить в которой будут уже совсем другие люди. Вот только «Яблочко» в их исполнении, которым резко обрывается спектакль, звучит не весело и задорно, а угрожающе, как будто и зрителям намекают, что и они могут оказаться на месте исчезнувших под конец героев пьесы.

Островского - петь

В основной программе напротив доминировали сплошные хиты, от «Гамлета» (впрочем, радикально переосмысленного Львом Додиным) до «Утиной охоты». Было и «старое, но золотое», например, «Ворон» Карло Гоцци в постановке Александринского театра (режиссер Николай Рощин). Герои фьябы 1761 года после нескольких часов дурашливо почтительного следования за всеми поворотами сюжета венецианского драматурга, в финале прямо восклицают - что же нам делать с таким-то материалом? Трудно, мол, воспринимать всерьез запутанную историю с убийством ворона, проклятием волшебника, чередой убийств и даже оживляющим хэппи-эндом в конце.

Спектакль сначала раздражает этим форматом капустника, но постепенно игра затягивает, а декорации, будто позаимствованные в кукольном театре и увеличенные каким-то колдуном сверх всякой меры (собственно, самим Рощиным, получившим в итоге «маску» в номинации «работа художника»), вовлекают в удивительный мир, в котором герой извивается с дикими воплями «О ворон, ворон», одновременно кривляясь и выворачивая всего себя, зажатого в кукле (весь спектакль актеры играют в закрывающих лица венецианских масках).

Худрук БДТ Андрей Могучий второй год подряд забирает режиссерскую «маску», в прошлом году за «Пьяных» по современной пьесе, на этот раз, по классическому произведению Островского, которое вообще никогда не ставили в знаменитом питерском театре. При этом, в своей «Грозе» Могучий, как поясняет сайт БДТ, погружает зрителя «в аутентичный, архаичный русский театр времен Островского... театр площадной и балаганный». Анализируя «допсихологический» (на контрасте со всевозможными «пост») театр Островского, Могучий начал его слышать и в итоге роль Бориса досталась оперному певцу Александру Кузнецову, а композитор Александр Маноцков подарил музыкальную, да еще и фольклорную-старорусскую жизнь всем персонажам. В общем, пошли в другую сторону от фразы «труднее сыграть, особенно спеть».

С музыкальной стороны к Островскому решил подойти и Борис Мильграм (еще один уроженец Одессы) в пермском «Театре-Театре», сделав из комедии «На всякого мудреца довольно простоты» искрометный водевиль (музыка Лоры Квинт), отсылающий к советской классике этого жанра с Андреем Мироновым. Один из персонажей, ловкий чиновник Городулин (Альберт Макаров) -- это своего рода оммаж министру-администратору, хотя своими шикарными усами он немного напоминает персонажа современной российской политики.

Вообще, спектакль сочетает в себе столько жанров, сколько актеры смогут унести -- и получается, что очень много. Начинается с выхода пермского почти «реального пацана», собственно, Егора Глумова (Сергей Детков), работающего в стиле стендап-камеди с публикой, далее события раскачиваются, какие-то герои напоминают Джея с Молчаливым Бобом, Мамаев средствами пластики демонстрирует свою нетрадиционность, наконец, появляется гадалка Манефа и окончательно встряхивает зал. Актриса Евгения Барашкова с прекрасными вокальными данными и какой-то уральской энергетикой одновременно и держит зрителей на коротком поводке своего общения, и то и дело, начинает петь что-то коми-пермяцкое.

Герои поют, танцуют, передают все самое необходимое из пьесы Островского, импровизируют на каждом шагу, явно получают удовольствие и дарят такие же ощущения зрителям.

А без политики не обошлось, собственно, эта пьеса не «Гроза» и уж точно не «Ворон», все происходящее в ней отлично ложится на современность. В одном моменте Глумов, доказывая собеседнику, что ничего-то и не изменилось, по сравнению с тем, что было раньше, шутовски обыгрывает Алексея Навального, предлагая залу, всем 800 зрителям, выйти на сцену и бороться с коррупцией и Медведевым. В сочетании с образом Глумова, и заглядывая в финал произведения, где, несмотря на все гадости из дневника, общество понимает, что оного субъекта можно наказать и опять приласкать, потому как «свой человек», получается довольно забавно. При этом, скорее всего, навальнизм в пермском Глумове созрел как раз к весеннему показу спектакля в Москве.

Кстати, это очень интересный момент, поскольку часто, при всем уважении к власти, в театральной среде принято иронизировать именно над ней, что, в принципе, логично, а в этой постановке Бориса Мильграма (не так давно чуть не уволенного) серьги получили все заслуживающие этого сестры. И кроме пробивающегося наверх Глумова это и классический борец с реформами, и хипстер-чиновник Городулин, выкатывающий на сцену на гигантском велосипеде, и все-все-все. Герои Островского, так хорошо узнаваемые в нашем 21-м веке.

Чехова... как никто

А как же быть с Чеховым? Конечно, никак без пьес Антона Павловича ни один театральный фестиваль в мире обойтись не сможет, вот и по итогам этой «Золотой маски» можно было перечислять голосом обокраденного Шпака - «Дяди Вани» (два), «Три сестры» (две), одна «Чайка» (эскиз). Устареть этим героям, в отличие от воронов Гоцци, пока не довелось, правда, Андрий Жолдак в спектакле того же Александринского театра на всякий случай отправил сестер в далекое будущее, аж в 4015-й. Как в фильме Годара, где после Чернобыля герои общаются текстом «Короля Лира», здесь изъясняться героиням довелось репликами чеховской пьесы. В общем, живи еще хоть до 41-го века, а все равно «В Москву! Работать!».

Театралу на заметку! Жолдак перенес действие в 4015 год, поскольку это время его личной реинкарнации. До 41-го века режиссер планирует быть камнем у реки в Монголии. За новыми спектаклями приходить куда-то туда через 2 тысячи с лишним лет.

Если у Жолдака три сестры и в далеком будущем не умолкают, то еще один модный режиссер, Тимофей Кулябин, заставил своих сестер играть в молчанку, как на допросе, точнее, перейти на язык жестов (для зрителей, редко посещающих театр - были субтитры). Страна глухих сестер очаровала критику, еще до «Золотой маски» эта работа новосибирского театра «Красный факел» стала спектаклем года у Ассоциации театральных критиков, теперь же, как было сказано, многие посчитали постановку недооцененной жюри.

Впрочем, в той же мере можно говорить и о недооценке «Чайки» ярославского театра им. Волкова, быть может, потерявшейся на фоне всех этих рвущихся в столицу сестер и дядь Вань, которые наоборот уже ничего не хотят, кроме неба в алмазах. При этом, работа Евгения Марчелли, при всех необходимых новациях, была, пожалуй, самой театральной в плане атмосферы, духа - наверное, так и положено, старейшему театру страны.

Марчелли «зрел всю жизнь», чтобы поставить «сумасшедшую пьесу «Чайка», как говорится на сайте театра. Там же режиссер говорит, что любит работать с классикой, ему «нравится в сотый раз рассказывать всем хорошо известную историю», но при этом «так, как ее не знает никто». Это непростое умение в мире современного театра, когда каждому режиссеру нужно сделать то же самое.

«Чайка. Эскиз» (слово, подселившееся к названию, как видите, довольно скромное) с первых кадров намекает на главную идею - в мире животных. Под бодрую мелодию в стиле Velvet Underground по сцене наматывает круги девушка на лошади (конь на сцене - к успеху), а занавес украшен переливающимися чайками, напоминая заставку телепрограммы.

«Господа, вы звери», орлы, куропатки, рогатые олени и так далее по монологу Нины Заречной. Главный и самый страшный зверь - это сама чайка. Марчелли ее так и описывает в интервью - жуткая птица, как крыса, только с крыльями, орет еще ужасно. Актриса Юлия Хлынина ярко передала эту идею, ее Нина с гиком-криком выбегает прямо из зала (она ведь так гнала свою лошадь, а в реальности, как актриса театра Моссовета - электричку в Ярославль), то бродит по сцене, словно настоящая чайка по берегу, только выпрашивает в зале сигаретку вместо еды, издает то и дело инфернальные звуки, в общем, отличная работа, как и у Анастасии Светловой, сыгравшей Аркадину, второй человекоактрисы, окружающей несчастного Костю Треплева.

Он, в исполнении подчеркнуто юношеском (Даниил Баранов), даже смущающем, но и очаровывающем зал своей игрой на протяжении длинной начальной сцены, единственный просто человек в пьесе, окруженный и раздавленный двумя актрисами, человекочайкой Ниной и человекозвездой Аркадиной. Да и далее режиссер с актерами мастерски подсветили универсальные чеховские сущности. Человековрач (философствующий), человекоучитель (ничтожный, как правило ему изменяет жена с человековрачом), человекописатель (скучающий), человекоуправляющий (хитрый и жадный, если это не дядя Ваня). Этот каталог на московском показе дополнила еще человекорепортер одного из каналов, начавшая писать свой стендап на фоне кланяющихся актеров, и даже взгромоздившаяся вместе с оператором на сцену. Конечно, вряд ли это было частью концепции, но картину, надо сказать, актуализировало.

Великолепная режиссура, отличные актерские работы (помимо номинированных нужно отметить Евгения Мундума (Дорн)), полное владение залом, наслаждавшимся каждым звуком и каждой длинной паузой, в общем, эскиз Марчелли, как и следовало ожидать, стал цельным и мастерским прочтением Чехова, пусть и одним из тысяч, но нужно же чем-то заниматься до 4015 года?

Когда орлы с куропатками, и все жизни, свершив печальный круг, угасли, вечная материя обратила их в камни, холодно, пусто, страшно. Это что-то декадентское...

оригинальный адрес статьи