Пресса

Одна из самых знаменитых балерин Франции стала этуалью в 19 лет. «Этуаль», «звезда» — это не комплимент прессы, а рабочее название позиции в штатном расписании Парижской оперы, высшая ступенька. Обычно сверходаренные танцовщицы проходят путь по всем ступенькам за 5—7 лет, менее одаренные, но упорные докарабкиваются к пенсии. Гиллем — этуаль в 19, такого не было за 400 лет истории французского балета. Мгновенную карьеру ей обеспечил правивший тогда театром и разглядевший ее в кордебалете Рудольф Нуреев. После ее дебюта в «Лебедином озере» знаменитый беглец вывел девушку на авансцену и объявил, что назначает этуалью. Публика ахнула: с момента, как Гиллем заняла предыдущую ступеньку («первая танцовщица»), прошло пять дней.

Нуреев сочинил для Гиллем балет «Золушка», действие которого происходит в Голливуде, и явно представлял себя феей-крестной. Он говорил, что она единственная женщина, на которой он согласился бы жениться. Уже очень больной, он планировал вручить ей Парижскую оперу в правление как завоеванную страну — без оглядки на всякие глупости вроде кадровых решений министерства культуры. Но, не дожидаясь ухода Нуреева, Гиллем покинула его сама — ушла в Английский королевский балет. По ее словам, ей не хватало свободы. Газета Le Monde назвала этот уход «национальной катастрофой», а министр культуры Жак Ланг вынужден был отбиваться от запросов депутатов Национальной Ассамблеи — они допытывались, как это могло случиться.

В Лондоне она покусилась на все святое: на правила общения с прессой, на традицию английского застольного разговора, на распорядок дня и Кеннета Макмиллана. Поселившись с фотографом Жилем Тапи, она до сих пор отказывается зарегистрировать их отношения, хотя живет с ним уже 17 лет. Зато она запрещает снимать себя всем фотографам, кроме Тапи, и соглашается на интервью не более раза в год. Когда она только приехала в Лондон, коллеги пожаловались в газеты, что она отказалась обедать с ними в театральной столовой, а ее раздражала перспектива чинного разговора («Если я захочу узнать, какова погода, я просто выгляну в окно»). «Сова», она не стала себя ломать — и назначает утренний класс в полдень, что кажется выдрессированным англичанам чудовищным развратом. Гиллем не стала участвовать даже в благотворительном аукционе — все балерины предоставили старые пуанты с автографами, Сильви же заявила, что не собирается поощрять фетишистов. И когда главный английский балетмейстер Макмиллан выразил свое неудовольствие тем, как деловито балерина выдает указания дирижеру о темпах в его спектакле, запросто сообщила, что люди приходят смотреть на нее, а не на его хореографию. И это было правдой.

Люди приходили и приходят смотреть на Гиллем в любых спектаклях. В оставленном уже «Дон Кихоте», где Гиллем ввела в мировую моду свои вертикальные шпагаты. В острых геометрических сочинениях Форсайта, где 180 градусов шпагата превратились в 240 и коленка стала загибаться над головой в противоположную от запланированной природой сторону. В мелодраматической «Манон», где сорокалетняя балерина изображает безмозглую девчонку. В бежаровском «Болеро», которое автор разрешил ей танцевать, что было позволено очень немногим женщинам. Сейчас, когда она рассталась с Английским королевским балетом и стала сама заказывать себе спектакли, она выбирает сочинителей отъявленно радикальных. Сотрудничает с гуру танца катхак Акрамом Ханом, например, и с Расселом Малифантом, увлекающимся айкидо и капоэйрой. В последнем спектакле Малифанта «Оннагата», сделанном в сотрудничестве с Робером Лепажем, Гиллем играет шевалье де Еона, знаменитого шпиона-трансвестита XVIII века.

В Москву же привозят сделанный несколько лет назад «Push» — спектакль бессюжетный и представляющий, как говорит Малифант, портрет балерины как она есть, без театральных масок. Для первого знакомства — а главная (и самая высокооплачиваемая) балерина мира еще никогда у нас не танцевала — выбор строгий и разумный.