Театральная компания ЗМ

Пресса

2 апреля 2009

Лучше быть молодой вдовой, чем перезрелой девицей

Марина Райкина, Вера Копылова | Московский комсомолец

Алиса Фрейндлих опутала всех


Самый шумный спектакль на “Маске” приехал из Питера — “Дядюшкин сон” легендарного БДТ. Театр им. Моссовета брали штурмом, а в зале, если говорить образно, висели на люстрах. А если конкретно — стояли по стенам в ожидании пустого местечка, сидели в проходах. Чего только не делали, на какие ухищрения не шли, чтобы посмотреть на дуэт Фрейндлих — Басилашвили. Не считали финансовые потери — по 5 тысяч за билет в середину (!!!) партера.



Первые слова Алисы Фрейндлих тонут в аплодисментах. Похоже, совсем не важно, что говорит ее героиня — мадам Москалева, владелица 120 душ, мать дочери на выданье, харизматичная интриганка. Есть Фрейндлих, и она как икона — на нее в Москве молятся, независимо от слов и действий. Сама актриса как к святыне к себе не относится, не мироточит, а работает. Москалева, как Наполеон перед битвой, вышагивает по сцене и вынашивает планы оплетения богатого князя, владельца 4000 душ и приличного состояния. Она плетет сети, а в них почти без сопротивления оказывается не только на подагрических ногах и в накладных волосах объект, но и весь зал.

Интонации Фрейндлих — слегка заикающиеся и на повторах: “А-а-а, как-как, что-о-о вы-ы?”. Где хочет, там и расставляет точки, разворачивая смысл на 180 градусов. Интриганка, но не мерзкая, а чертовски обаятельная. Она добивается того, что публика теряет нравственные ориентиры и безвольно-послушно тянется за ее грязным делом. Да фиг с ней, с дочкой Зиночкой и ее принципами не продавать любовь, когда рядом королева, дающая нам уникальную возможность следить, как стежок за стежком она вышивает свою и чужую жизнь.



В мастерстве Фрейндлих бьется время, пульс сегодняшней жизни с ее проблемами и извечным выбором: это нравственно или запредельно цинично и подло? Мать хочет счастья для единственной дочери, поэтому готова отдать ее старику с очевидным медицинским диагнозом — старческий склероз. Вариант сегодняшний — в руки богатенького дяди в костюме за 5 тысяч евро, но у которого руки по локоть в крови.



Рядом с ней Зиночка (тонкая талия, аккуратная головка, прекрасное платье) в исполнении Полины Толстун смотрится тургеневской девицей с шекспировскими страстями. И этот коктейль имеет только один эффект — театральной пафосной фальши. Особенно рядом с Алисой Фрейндлих. Совершенно непонятно, почему такая работа выдвинута на “Золотую маску”.

“Дядюшкин сон” Чхеидзе распадается на два театра — живой современный и уже хорошо подзабытый, где плохой свет, невыразительные декорации в виде десятка голубых полотен, зависших над сценой почему-то на березовых палках. Где Достоевского почему-то с легкой руки инсценировщика Юрия Лоттина смешали с Чеховым, отчего первый временами страдает и переживает тихо, по-чеховски. Достоевщина же в спектакле прорывается в финале, когда возлюбленный Зины, умирающий от чахотки учитель, взахлеб все говорит, а мать его воет от горя. Чеховское “пропала жизнь” из “Дяди Вани” висит над сценой спасительно-универсальным тезисом.

А что же наш князь, из-за которого весь сыр-бор? Прелестник, старый шалун из анекдота: “С кем был, где был — не помню. Но шарман!”. Размалеванный, с приклеенными усами, бровями, волосами, с негнущейся ногой, со стариковским поглаживанием коленей и дрожащим голосом Олег Басилашвили — совершенный сюрприз.



У Достоевского в финале дядюшка умирает на глазах изумленной публики. У Лоттина и Чхеизде дядюшка — за кадром. Он просто доходит до самого дна старческой тоски. В последней сцене он без грима, без усов, в ночной рубахе, со свечой — говорит об ушедшем времени. Ткани наконец “работают” — двигаются и уплывают вверх. Даже громадные часы с маятником поднимаются к колосникам со шлейфом из ткани. И хрупкая девичья фигурка на качелях.



Воспоминание о юности накануне смерти? Эх, опять пропала жизнь!



В спектакле есть Фрейндлих с Басилашвили и остальные. Эти “остальные” очень разные — кто-то ярок (полковница — Елена Попова), а кто-то совершенно пуст на сцене. Кто-то интересен, кто-то фальшив, кто-то искренен. Мария Лаврова сыграла Настасью Петровну: не комичную, а аутистку, “вещь в себе”. Но рядом с главными артистами все прочие остаются “остальными”.


оригинальный адрес статьи