Пресса

заметки на полях фестиваля «Золотая маска»

В эти дни в Москве проходит XV всероссийский театральный фестиваль «Золотая маска», сопровождающий вручение одноименной национальной театральной премии. На следующей неделе столичная публика увидит и спектакль Самарского театра драмы «полковник птица», выдвинутый на получение премии в трех номинациях. А пока наш корреспондент, недавно оказавшийся в гуще событий, делится своими первыми впечатлениями о фестивале.

Начинать рассказывать о «Маске», тем более оказавшись «в середине» идущего почти месяц фестиваля, трудно — слишком разные спектакли она соединяет. С другой стороны, наоборот, теряешься в лабиринте перекликающихся мотивов, который открывается, когда начинаешь рассматривать поближе вроде бы разные спектакли работающих в разной стилистике театров. Такими перекличками для автора этих строк связались две увиденных в первые дни пребывания на фестивале постановки питерских театров. Первая, поставленная Александром Баргманом «Паника. Мужчины на грани нервного срыва» — плод очень характерного для Питера содружества новаторского камерного «Белого театра» и музея Ф.М. Достоевского. Второй — поставленная Львом Додиным комедия Шекспира «Бесплодные усилия любви». Возглавляемый им Малый драматический театр, один из трех театров в мире имеющий статус «Театра Евроры» , представлять не нужно — достаточно сказать, что в редкий год он уезжает с «Золотой маски» без награды.



Оба этих спектакля объединила тема любви — причем именно ее «бесплодных усилий». Парадоксально, но совпали даже те детали, которые совпасть были не должны. В комедии Шекспира главных героев-мужчин четверо, но Лев Додин оставил только троих — как в пьесе современного финского драматурга Мики Мюллюахо, по которой поставлены «Мужчины на грани нервного срыва». Этим кажется, параллели должны бы и исчерпаться. Действительно, спектакль «Белого театра» просто перенасыщен современностью во всех ее красках — тут и психоанализ, и ток-шоу, и цигун, и мат-перемат, и бурные обсуждение фильмов Альмадовара.... Лев Додин же наоборот в своей постановке, взявшись за традиционную пьесу, еще и минималистически ее упростил, сделав почти монохромной. На сцене только четыре черных «дерева» и белый парапет. Актеры тоже в белом, с небольшими добавлениями черного. Шекспировская пьеса со множеством героев в пересказе МДТ выглядит так так: король Наварский и двое вельмож из его свиты дали зарок три года предаваться лишь наукам, поститься и не даже не разговаривать с женщинами. Но увы, приехала по важному делу французская принцесса со своими фрейлинами, пришлось ее принять и все обеты сразу же были нарушены. К тому же на устроенном в честь гостей маскараде влюбленные юноши не узнали своих возлюбленных и поклялись в вечной верности не тем, кому собирались. Развязка наступает неожиданно: принцесса получает известие о том, что после смерти отца стала королевой и ей становится не до галантных увеселений. Отодвинув на задний план малопонятные современному человеку мифологические мотивировки, режиссер вывел на первый план одну тему — разрыва между разумом человека и его желаниями и инстинктами. С первых секунд, когда на сцене появляются полуобнаженные Король (Владимир Селезнев) и его вельможи (Алексей Морозов, Павел Грязнов) сцена переполняется молодостью. Герои пьесы клянутся предаваться аскезе, но в их интонациях, в сиянии их глаз столько бьющего через край восторга, что дальнейшее представить не трудно. Весь спектакль превращен в вариации одной темы - эротического томления, восходящего ко все более высоким ступеням накала. (Это восхождение реализовано и буквально — герои периодически просто взмывают ввысь, на деревья) И благодаря этому странному повторению одного и того же мы видим то, человек обычно увидеть не может — как чувственное желание, доходя до точки кипения, превращается в то, что мы зовем любовью — со всеми «вытекающими» отсюда сонетами и почти религиозными восторгами. Судьба человека в этой связи выглядит странной и страшной — он хитрит, планирует, украшает свою жизнь «духовностью», но на самом деле ведет его действительно слепой эрос, не имеющий к разуму и философской «духовности» ни малейшего отношения. Спектакль Додина дает ощутить, что из этого комического противоречия вырастают чуть ли не все трагедии человеческой жизни. Причем именно ощутить это, а не подумать. Достигается это как ни странно, благодаря минималистическому изяществу спектакля. Появление каждой новой детали здесь становится чувственным шоком. Например, музыка в первый час спектакля не звучит вообще — но временами актеры поют без аккомпанемента. Но когда накал страстей доходит до высшей точки, и начинает выплескиваться в сонетах и прочей поэтической чепухе к монологам влюбленных вдруг начинают подключаться музыканты за сценой. К кульминационной точке — маскараду - их носит на волнах чувственности уже целый оркестр. Другое шоковое, соединяющее удивление, красоту и смерть «вдруг» - появление белого голубя, который приносит весть о смерти французского короля.
У Шекспира есть забавный для нас момент: на маскараде Наварский король со свитой решают переодеться не кем-нибудь, а русскими. И герои вдруг появляются в котелках и накидках пушкинской эпохи, начинают читать пушкинские стихи... Это, тоже шоковое, вторжение в аскетичную стилистику спектакля кричаще-постмодернистского хода обнажает общие корни, которыми питается искусство всех времен и народов.


Спектакль «Белого театра» странным образом зеркально отражает постановку Льва Додина. Он весь - кричащий постмодернисткий карнавал, в который вдруг, в какой-то момент вторгается минимализм. Фильмы Альмадовара, и многочисленные методы психотерапии, и ток-шоу, в которое втягивают зрителя три актера (Александр Баргман, Виталий Коваленко, Александр Новиков) — все это вдруг опадает как шелуха. И остается то, что можно выразить словами, которые для этого момента становятся синонимами: женщина-одиночество-смерть. Так постмодернистский и шекспировский карнавалы сходятся в одной точке. Правда, выявляется и интересное различие. На фоне додинского минимализма изощренная игра «Белого театра» с реалиями современной культуры кажется, как это ни странно, эмоционально менее содержательной. Это все очень профессионально, интересно, смешно, но... Герои тонут в эмоциях, но только к концу становится ясно — к чему это, зачем это, из за чего они на самом деле волнуются... Впрочем, нельзя не согласиться с тем, что такой ход очень точно описывает ситуацию современного человека. Это похоже на бесконечный процесс раздевания двух влюбленных в известном стихотворении Александра Введенского — когда, наконец, герои избавляются от многочисленных одежд и может начаться что-то содержательное, все уже заканчивается.


С этой точки, точки обнажения (в буквальном и переносном смысле) спектакль Додина только начинается. Его карнавал — это в общем-то, раскрытие все новых граней этой обнаженности. Впрочем, многим зрителям эти бесконечные баховские вариации на одну тему как раз показались скучны. «Наверное, это старость», - сказала одна моя знакомая, выходя из зала. Что ж, спорить, наверное никто не будет. Но как известно, есть «старость» и «старость», «скука» и «скука». Жизнь и смерть в обнаженном виде скучны. А с другой стороны, скучно как раз все, не имеющее к ним прямого отношения.




Справка


Национальная театральная премия учреждена в 1994 году Союзом театральных деятелей России. Вручается спектаклям всех жанров: драма, опера, балет, оперетта, мюзикл, кукольный театр. Очень быстро сопутствующий вручению премии фестиваль превратился в главный театральный смотр страны. В этом году он впервые сопровождается большой внеконкурсной программой, представляющей лучшие спектакли из стран СНГ и Балтии, а также спектакли- лауреаты «Золотой маски» прошглых лет.


Представители самары получали «маску» четыре раза — в 1996 году актриса Самарскоого театра драмы Вера Ершова получила премию «За честь и достоинство», а в 1998 и в 2003 премию получил художник Юрий Хариков за оформление спектаклей театра СамАрт «Бумамбараш» и «Мамаша Кураж». В 1998 году премию получил губернатор Самарской области Константин Титов — в номинации «за поддержку театрального искусства России»