Пресса

18 февраля 2009

И вновь та самая Ульяна

Евгений Маликов | Литературная газета

"Нижинский–Павлова-гала" и прима русского балета Лопаткина


Не ждите критики. Ругать я могу хореографов. В худшем случае промолчать о танцовщицах. Обыкновенно же я склонен их хвалить, а Ульяной – только восторгаться.


Так будет и на сей раз, после посещения концерта в Театре оперетты, где Лопаткина, эта загадочная богиня танца, представляла своих друзей в программе, связанной с именами творцов «Русских сезонов».


Подобная любому божеству живому, Ульяна существует не в атмосфере бесстрастности – её окружает поклонение, доходящее до экзальтации, которое порой способно обернуться и обидой, если балерина по каким-либо причинам не оправдает зрительское ожидание текущего момента.


У меня всё проще. Меня Лопаткина интересует всякая. В любой роли. Меня волнует её тайна, которую я силюсь разгадать не первый год. Пока ответа нет. Но даже если я его найду, то не надейтесь, что поделюсь хоть с кем-то. Полученное знание я унесу в могилу, предложив миру самостоятельно разбираться с Лопаткиной. Путём внимательнейшего наблюдения за её танцем.


Поэтому я не стану навязывать читателю свой взгляд на исполнение балериной тех четырёх номеров, которые она предложила публике на «Нижинском–Павловой-гала». Отмечу лишь, что в качестве Зобеиды из «Шехеразады» Ульяна полностью ответила моим ожиданиям, в роли Никии из «Баядерки» немного озадачила, а вот в «Русском танце», который то появляется в «Лебедином», а то из него исчезает, очаровала.


Данный танец, давно живущий в концертах самостоятельной жизнью в версии Касьяна Голейзовского, был предложен Лопаткиной в иной хореографии. Той, которая соответствует заявленной программе и которая предшествовала номеру Голейзовского.


Мне, признаться, не доводилось раньше видеть балерину в кокошнике (да и кто вообще может похвастать тем, что встречается с Лопаткиной слишком часто?), но воплощение ею в танце глубинных токов национального духа порадовало. Ульяна оказалась удивительно хороша в образе русской красавицы. Плавная текучесть реки-Лопаткиной вдруг прерывалась брызгами водопада, стремительно разбивающегося о камни, и это единство спокойствия со спрятанной страстью и страсти, основанной на покое, олицетворяло само движение бесконечной жизни. Вечно обновляемой и всегда непрерывной.


Впрочем, в концерте было на кого посмотреть и кроме Лопаткиной.
Неожиданным праздником стало для меня появление на сцене не заявленной в программе Марии Александровой. Которая, поучаствовав в «Шопениане», к сожалению, на сцене больше не появилась. Жаль, но я искренне надеюсь, что буду писать о вечере «Мария Александрова приглашает» уже очень скоро и буду писать о её вечерах очень часто.


Некоторым откровением стало для меня выступление примы Большого Марианны Рыжкиной. Не то чтобы я её никогда раньше не видел, нет; конечно, я смотрел балеты с её участием, но вот так, чтобы не отвлекаться на других исполнительниц, это да, это мой дебют. Каюсь, не был внимателен. Зато отныне и вовек Марианна причислена к лику героинь моего персонального балетного романа.


Чуть спокойнее оказалась моя реакция на гостий из Мариинки: Евгению Образцову и Екатерину Осмолкину. Я привычно ожидал от них чуда, и оно произошло. Мне доводилось видеть этих девушек в спектаклях, и я к ним, не стану скрывать, нежно пристрастен.


Однако оказалось, что Образцова-Ундина (знакомая нам и едва ли не «титульная» роль балерины) немыслима в полноте своего дарования без Образцовой-Балерины из «Петрушки» и Коломбины из «Арлекинады», которых мы увидели в гала, а Осмолкина одинаково хорошо проявляет себя в различных амплуа и гротеск «Феи кукол» уравновешен у неё потрясающей лиричностью «Жизели». Па-де-де из второго акта этого балета Екатерина исполнила с лауреатом Души танца этого года Владимиром Шкляровым так, что видавшие виды балетоманы прослезились. Говорю не только о себе – наблюдал ещё до двух «тронутых».


Так прошёл не без приятности для меня ещё один вечер балета. Мне открылось что-то неведомое, и оно обогатило не только моё представление об увиденных балеринах. Конечно, и этого было бы достаточно для тихого зрительского счастья, но всё же мало для объяснения, при чём здесь Нижинский и с какой стати Павлова. И главное – ограничься я девушками, остался бы без ответа вопрос: а что нового я узнал о русском балете начала ХХ века?


Положим, то, что все предъявленные публике номера включали в свой репертуар Нижинский с Павловой, более-менее понятно. Неясно другое: насколько нынешнее их исполнение соответствует рисунку и задумке танца, осуществлённого именно в Павловой и Нижинском.


Камнем преткновения здесь является знаменитейший «Лебедь» Сен-Санса, который, по утверждению специалистов, у Михаила Фокина вовсе не был «умирающим». Когда он начал умирать, я, честное слово, пока не знаю, но обязуюсь со временем выяснить.


Околобалетный урок снял внутреннее напряжение, преследующее меня неизменно при просмотре «Умирающего»: в «Карнавале животных» лебедь, по моим представлениям, в финале взлетает и исчезает за горизонтом, уменьшаясь вместе с затихающей музыкой, а никак не уходит в тихую смерть. Так вот: если он и у Фокина не умирал, то как танцевала его Анна Павлова?


Наверное, иначе, чем Ульяна Лопаткина, которой я, конечно, не советчик, но ей-ей – вид устремлённой к солнцу Ульяны был бы мне не менее интересен, чем образ Ульяны, погружающейся в пучину изначальных вод.




оригинальный адрес статьи