Пресса
Конкурсная программа
Региональные проекты
«Золотая Маска в кино»
Зарубежные проекты
«Золотая Маска в городе»
Детский Weekend
Внеконкурсная программа
Архив
14 сентября 2009
Бесприданница
Для первого поколения «фоменок», кокетливых и утонченных лицедеев, главным был спектакль «Волки и овцы». Для коллективного портрета младших учеников Петр Фоменко выбрал другую пьесу Островского — позднего и горького. Полина Агуреева изображает Ларису Огудалову отчаянной максималисткой, а Евгений Цыганов и Илья Любимов по-актерски соперничают, играя Карандышева и Паратова — соперников по сюжету.
Вишневый сад
Выросший в начале девяностых в подмосковных Мытищах «пряничный домик» является ярким образцом того театра-дома, благодаря которому, вероятно, только и смогли сохранить себя в переходный период отдельные представители кукольного братства. Иногда это герметическое сообщество допускает к себе чужаков, и результат — как в данном случае — превосходит ожидания. Белорусская постановочная бригада во главе с режиссером Олегом Жюгждой разделила всех героев Чехова на два типа: кукол и тех, что играются «в живом плане». Этому разнокалиберному коллективу удалось извлечь из хрестоматийной пьесы новые обертоны и обогатить текст современными, совсем невероятными для чеховской драматургии смыслами. Партия первой скрипки в этом процессе по праву досталась исполнителю роли Фирса, создателю и худруку «Огнива» Станиславу Железкину.
Господа Головлевы
«Господа Головлевы» — один из лучших спектаклей режиссера Серебренникова. Из романа Салтыкова-Щедрина он извлекает дьяволиаду — историю о том, как из обыденной жизни, построенной на лжи и страхе, из нравственной пустоты и скуки вырастает настоящее зло. Здесь есть изобретательная сценография Николая Симонова, сильные режиссерские метафоры и гениальные актерские минуты. В начале второго акта Евгений Миронов играет жуткое превращении своего Иудушки в черную дыру, князя тьмы, а рядом с ним Алла Покровская ведет вторым голосом всю судьбу помещицы Головлевой, разом постаревшей, потерявшей былую власть и отступающей перед своим порождением с испугом и поздним раскаянием.
Гроза
Яростный и откровенный спектакль петербургского режиссера и врача-стоматолога Льва Эренбурга про то, как деградируют с течением времени персонажи пьесы Островского. Тут Тихон все время хочет свою жену, а Катерина ему не дает, Варвара с хахалем занимаются любовью у ног зрителей, а Борис харкает кровью и уезжает в Сибирь, чтобы Катерина не стала свидетелем его трудного и некрасивого конца. Но всех лучше Кабаниха, которая сначала истово верует, а потом столь же истово проклинает Бога. На задах деревянной выгородки, дома Кабанихи, выстроен водоем, в который — кто с разбегу, кто просто так — сигают обитатели городка Калинова. Многое в этой «Грозе» намекает на современную Россию — ее разгул, пьянство и поиски духовности, но куда больше в ней медицински точных фактов из жизни слабого духом человека.
Донкий Хот
На афише спектакля написано: «Сэр Вантес «Донкий Хот». Коллективное сочинение. Опус №2». В действительности это второй спектакль, который художник Дмитрий Крымов и его ученики-сценографы выпустили в Студии на Поварской. В нем есть все, что было в первом, «Недосказках», — здоровый черный юмор, реквизит с барахолки и картины, которые рисуются у вас на глазах. Но это не самое главное. Главное здесь — история, в которой Сервантес мешается со Свифтом, а Донкий Хот становится большим поэтом — или Гулливером, окруженным карликами. Его душа, вырезанная из картона, носится во ветру и стучится в окно. Но несмотря на трагическое одиночество, он меняет мир вокруг себя, как и сами «крымовцы», без которых московский театр уже нельзя представить.
Захудалый род
Сергей Женовач инсценировал со своими учениками «Захудалый род» Николая Лескова — текст заведомо нетеатральный, но для режиссера и его студии программный. «Семейная хроника князей Протозановых» становится зеркалом для века нынешнего. Как из фамильного альбома, выступают из черных рамок персонажи, чтобы разыграть комедии и драмы своей жизни. Они смеются, плачут, негодуют — и негромко, но упорно твердят об идеалах. Это уже не театр-школа, а театр-подвиг, и немалая часть этого подвига держится на плечах Марии Шашловой. Она играет историю духовного поиска Варвары Протозановой с чистотой и страстью, достойными жен декабристов. И своего учителя, конечно.
Июль
Когда-то вырыпаевский «Кислород» номинировался на «Маску» в разделе «Новация». С тех пор отношение к Ивану Вырыпаеву изменилось. К его неистовым — одновременно богоискательским и богоборческим — монологам стали относиться всерьез. Его последняя вещь, «Июль», и вовсе оказалась в основном конкурсе — притом что пьеса ставит публику в тупик, представляя собой монолог идущего по жертвам пожилого маньяка. Чем менее этот старик становится похож на человека, тем более проявляется в нем необъяснимая и всепоглощающая страсть; всепоглощающая здесь отнюдь не форма речи: в финале старик буквально сжирает свою возлюбленную. Поставил «Июль» давний партнер Вырыпаева Виктор Рыжаков: на пустой сцене у микрофона монолог маньяка произносит актриса Полина Агуреева. Она читает, будто это не Вырыпаев, а Ахматова, — текст в ее исполнении то встает на цыпочки, то забирается на котурны, и особый эффект заключается в том, как мятежная, клокочущая вырыпаевская строка взрывает классицистскую строгость и скупость чтецкой формы.
Кармен.Этюды
Этот спектакль Алла Сигалова ставила для выпускников Школы-студии МХАТ как экзамен по пластике. Поэтому в нем практически нет той спортивной виртуозности, наличие которой даже непосвященному зрителю позволяет быть уверенным, что ему предоставили продукцию высшего качества. Но этих нетанцовщиков хореограф научила жить под музыку в каждом движении. Любой взгляд через плечо или скольжение руки в руку у них складывается в танец. Он насыщен такой энергией, которую обычно некогда аккумулировать, если делаешь трюки. И каждый из двух десятков исполнителей хоть на минуту становится действующим персонажем в истории Кармен, Хосе и тореро.
Король Лир
Команда этого спектакля — та же, что и в «Ричарде III», принесшем Константину Райкину «Маску» за главную роль; на этот раз он играет другого шекспировского монарха. Петербургский режиссер Юрий Бутусов прочел «Короля Лира» через своего любимого автора — Беккета, что и понятно: пережив ХХ век, трагедия о крушении человека и мироздания окончательно перешла в собственность театра абсурда. Ее персонажи стали черно-белыми человечками, печальными клоунами в условных декорациях художника Александра Шишкина. Они обречены шуметь, страдать и раз за разом открывать жестокую бессмысленность бытия, против которой восстает Лир — Райкин. В ключевой сцене он, как нищий или городской сумасшедший, возникает из вороха газет в белом венчике — не из роз, из каких-то грязных тряпок — и произносит свой главный монолог о беззащитном человеке, тоскующем по жалости и любви.
Рассказ о семи повешенных
Работа Миндаугаса Карбаускиса в камерном формате, который удается ему лучше всего. Это на большой сцене режиссер кажется традиционалистом, хорошо понимающим нужды крупных актеров; на малой сцене Карбаускис — хозяин положения. Здесь он делает спектакли, которые с чужими точно не спутаешь. В данном случае восемь молодых актеров играют почти всех персонажей из андреевского рассказа: приговоренных к казни террористов и челядь в доме полицейского чина, на которого было совершено покушение; убийц и их надсмотрщиков, детей и их родителей. Играют, перетекая из образа в образ, заставляя публику смеяться в самых неожиданных местах и изживая в этих своих превращениях тот страх смерти, который буквально пронизывает рассказ. Да и сам театр в этом спектакле кажется радикальным средством от ужаса небытия: и правда, что может быть проще — бесконечно оставаться в живых, перевоплощаясь из одного смертного тела в другое.
Рассказ о счастливой Москве
Еще один, более свежий спектакль Миндаугаса Карбаускиса родился из романа Андрея Платонова. В густом концентрате идей, эмоций и метафор этой прозы Карбаускис отыскал свой сюжет, а художник Мария Митрофанова нашла для него лаконичный и емкий образ. В гардеробе комсомольского клуба, между рядами вешалок, подписанных годами кровавого века, мечутся шестеро персонажей в поисках своей судьбы. Молодые актеры «Табакерки» играют особую породу людей — людей первых лет советской республики, строгих юношей и девушек без адреса. Но играют из нашего времени, остраняясь, смеясь и зная, что это история про все времена. Так же неистово ищет комсомолка Москва (Ирина Пегова) мирового приложения своей способности любить, и так же влюбленный в нее механик Сарториус (Александр Яценко) тоскует о том времени, когда человек научится главному — мужеству беспрерывного счастья.
Самое важное
«Венерин волос» — прихотливая проза швейцарского подданного Михаила Шишкина, свитая из многих историй: завиральных биографий беженцев, записанных переводчиком на швейцарской границе, писем к сыну этого толмача, эмигрировавшего удачней других соотечественников, жизнеописания некой умершей уже певицы. Герои вглядываются в свое будущее, словно ухают в колодец человеческих ожиданий толику своих надежд. Из глубины им отвечает эхо древних мифов, и рая оно не обещает. В шишкинском универсуме вообще нет ни рая, ни ада, хотя есть граница — люди преодолевают ее, как и другие житейские преграды, в надежде на самую малость: любовь и немного понимания. Евгений Каменькович разобрал роман этюдным методом с актерами «Мастерской Петра Фоменко», известными толмачами, переведшими на язык театра не одну книгу. К тому же за время своего существования труппа эта накопила такое количество зрительской любви, что и сама превратилась в аккумулятор. В «Венерином волосе» она выдает накопленную энергию.
Скрипка Ротшильда
Спектакль «Скрипка Ротшильда» — последняя часть чеховской трилогии в постановке Гинкаса (перед ним были «Дама с собачкой» и «Черный монах», а трилогию ироничный режиссер объединил заголовком «Жизнь прекрасна. По Чехову»). В этой части Гинкас спустился с небес туда, где, по идее, у него царит беспросветная тьма, — на сцену. Главный герой рассказа Чехова — Яков по прозвищу Бронза, уездный гробовщик и скрипач, играющий на свадьбах. Полвека назад он и сам женился, но заметил собственную жену (Арина Нестерова), только когда она слегла. Еще живую, он меряет ее аршином и мастерит гроб, подсчитывая убытки. Но, похоронив, и сам помирает — оказалось, не умеет жить без нее. Валерий Баринов играет, будто снимает стружку со своего мордастого гробовщика, добираясь за два часа изматывающего рассказа до самой его сердцевины. К финалу из тьмы его сознания выныривают и кудрявый младенец, о котором он напрочь забыл, и речка, где они когда-то пели с женою песни, и лодки, которые можно было бы водить по этой речке. Последним всплывает скрипач, которого обидел Яков («Проклятый жид даже самое веселое умудрялся играть жалобно», — говорится о нем). Вместо скрипки он водит смычком по пиле — выходит действительно жалобно.
оригинальный адрес статьи
Гид: "Золотая Маска" в Петербурге
Елена Ковальская, Жанна Зарецкая | Журнал "Афиша. Санкт-Петербург"Бесприданница
Для первого поколения «фоменок», кокетливых и утонченных лицедеев, главным был спектакль «Волки и овцы». Для коллективного портрета младших учеников Петр Фоменко выбрал другую пьесу Островского — позднего и горького. Полина Агуреева изображает Ларису Огудалову отчаянной максималисткой, а Евгений Цыганов и Илья Любимов по-актерски соперничают, играя Карандышева и Паратова — соперников по сюжету.
Вишневый сад
Выросший в начале девяностых в подмосковных Мытищах «пряничный домик» является ярким образцом того театра-дома, благодаря которому, вероятно, только и смогли сохранить себя в переходный период отдельные представители кукольного братства. Иногда это герметическое сообщество допускает к себе чужаков, и результат — как в данном случае — превосходит ожидания. Белорусская постановочная бригада во главе с режиссером Олегом Жюгждой разделила всех героев Чехова на два типа: кукол и тех, что играются «в живом плане». Этому разнокалиберному коллективу удалось извлечь из хрестоматийной пьесы новые обертоны и обогатить текст современными, совсем невероятными для чеховской драматургии смыслами. Партия первой скрипки в этом процессе по праву досталась исполнителю роли Фирса, создателю и худруку «Огнива» Станиславу Железкину.
Господа Головлевы
«Господа Головлевы» — один из лучших спектаклей режиссера Серебренникова. Из романа Салтыкова-Щедрина он извлекает дьяволиаду — историю о том, как из обыденной жизни, построенной на лжи и страхе, из нравственной пустоты и скуки вырастает настоящее зло. Здесь есть изобретательная сценография Николая Симонова, сильные режиссерские метафоры и гениальные актерские минуты. В начале второго акта Евгений Миронов играет жуткое превращении своего Иудушки в черную дыру, князя тьмы, а рядом с ним Алла Покровская ведет вторым голосом всю судьбу помещицы Головлевой, разом постаревшей, потерявшей былую власть и отступающей перед своим порождением с испугом и поздним раскаянием.
Гроза
Яростный и откровенный спектакль петербургского режиссера и врача-стоматолога Льва Эренбурга про то, как деградируют с течением времени персонажи пьесы Островского. Тут Тихон все время хочет свою жену, а Катерина ему не дает, Варвара с хахалем занимаются любовью у ног зрителей, а Борис харкает кровью и уезжает в Сибирь, чтобы Катерина не стала свидетелем его трудного и некрасивого конца. Но всех лучше Кабаниха, которая сначала истово верует, а потом столь же истово проклинает Бога. На задах деревянной выгородки, дома Кабанихи, выстроен водоем, в который — кто с разбегу, кто просто так — сигают обитатели городка Калинова. Многое в этой «Грозе» намекает на современную Россию — ее разгул, пьянство и поиски духовности, но куда больше в ней медицински точных фактов из жизни слабого духом человека.
Донкий Хот
На афише спектакля написано: «Сэр Вантес «Донкий Хот». Коллективное сочинение. Опус №2». В действительности это второй спектакль, который художник Дмитрий Крымов и его ученики-сценографы выпустили в Студии на Поварской. В нем есть все, что было в первом, «Недосказках», — здоровый черный юмор, реквизит с барахолки и картины, которые рисуются у вас на глазах. Но это не самое главное. Главное здесь — история, в которой Сервантес мешается со Свифтом, а Донкий Хот становится большим поэтом — или Гулливером, окруженным карликами. Его душа, вырезанная из картона, носится во ветру и стучится в окно. Но несмотря на трагическое одиночество, он меняет мир вокруг себя, как и сами «крымовцы», без которых московский театр уже нельзя представить.
Захудалый род
Сергей Женовач инсценировал со своими учениками «Захудалый род» Николая Лескова — текст заведомо нетеатральный, но для режиссера и его студии программный. «Семейная хроника князей Протозановых» становится зеркалом для века нынешнего. Как из фамильного альбома, выступают из черных рамок персонажи, чтобы разыграть комедии и драмы своей жизни. Они смеются, плачут, негодуют — и негромко, но упорно твердят об идеалах. Это уже не театр-школа, а театр-подвиг, и немалая часть этого подвига держится на плечах Марии Шашловой. Она играет историю духовного поиска Варвары Протозановой с чистотой и страстью, достойными жен декабристов. И своего учителя, конечно.
Июль
Когда-то вырыпаевский «Кислород» номинировался на «Маску» в разделе «Новация». С тех пор отношение к Ивану Вырыпаеву изменилось. К его неистовым — одновременно богоискательским и богоборческим — монологам стали относиться всерьез. Его последняя вещь, «Июль», и вовсе оказалась в основном конкурсе — притом что пьеса ставит публику в тупик, представляя собой монолог идущего по жертвам пожилого маньяка. Чем менее этот старик становится похож на человека, тем более проявляется в нем необъяснимая и всепоглощающая страсть; всепоглощающая здесь отнюдь не форма речи: в финале старик буквально сжирает свою возлюбленную. Поставил «Июль» давний партнер Вырыпаева Виктор Рыжаков: на пустой сцене у микрофона монолог маньяка произносит актриса Полина Агуреева. Она читает, будто это не Вырыпаев, а Ахматова, — текст в ее исполнении то встает на цыпочки, то забирается на котурны, и особый эффект заключается в том, как мятежная, клокочущая вырыпаевская строка взрывает классицистскую строгость и скупость чтецкой формы.
Кармен.Этюды
Этот спектакль Алла Сигалова ставила для выпускников Школы-студии МХАТ как экзамен по пластике. Поэтому в нем практически нет той спортивной виртуозности, наличие которой даже непосвященному зрителю позволяет быть уверенным, что ему предоставили продукцию высшего качества. Но этих нетанцовщиков хореограф научила жить под музыку в каждом движении. Любой взгляд через плечо или скольжение руки в руку у них складывается в танец. Он насыщен такой энергией, которую обычно некогда аккумулировать, если делаешь трюки. И каждый из двух десятков исполнителей хоть на минуту становится действующим персонажем в истории Кармен, Хосе и тореро.
Король Лир
Команда этого спектакля — та же, что и в «Ричарде III», принесшем Константину Райкину «Маску» за главную роль; на этот раз он играет другого шекспировского монарха. Петербургский режиссер Юрий Бутусов прочел «Короля Лира» через своего любимого автора — Беккета, что и понятно: пережив ХХ век, трагедия о крушении человека и мироздания окончательно перешла в собственность театра абсурда. Ее персонажи стали черно-белыми человечками, печальными клоунами в условных декорациях художника Александра Шишкина. Они обречены шуметь, страдать и раз за разом открывать жестокую бессмысленность бытия, против которой восстает Лир — Райкин. В ключевой сцене он, как нищий или городской сумасшедший, возникает из вороха газет в белом венчике — не из роз, из каких-то грязных тряпок — и произносит свой главный монолог о беззащитном человеке, тоскующем по жалости и любви.
Рассказ о семи повешенных
Работа Миндаугаса Карбаускиса в камерном формате, который удается ему лучше всего. Это на большой сцене режиссер кажется традиционалистом, хорошо понимающим нужды крупных актеров; на малой сцене Карбаускис — хозяин положения. Здесь он делает спектакли, которые с чужими точно не спутаешь. В данном случае восемь молодых актеров играют почти всех персонажей из андреевского рассказа: приговоренных к казни террористов и челядь в доме полицейского чина, на которого было совершено покушение; убийц и их надсмотрщиков, детей и их родителей. Играют, перетекая из образа в образ, заставляя публику смеяться в самых неожиданных местах и изживая в этих своих превращениях тот страх смерти, который буквально пронизывает рассказ. Да и сам театр в этом спектакле кажется радикальным средством от ужаса небытия: и правда, что может быть проще — бесконечно оставаться в живых, перевоплощаясь из одного смертного тела в другое.
Рассказ о счастливой Москве
Еще один, более свежий спектакль Миндаугаса Карбаускиса родился из романа Андрея Платонова. В густом концентрате идей, эмоций и метафор этой прозы Карбаускис отыскал свой сюжет, а художник Мария Митрофанова нашла для него лаконичный и емкий образ. В гардеробе комсомольского клуба, между рядами вешалок, подписанных годами кровавого века, мечутся шестеро персонажей в поисках своей судьбы. Молодые актеры «Табакерки» играют особую породу людей — людей первых лет советской республики, строгих юношей и девушек без адреса. Но играют из нашего времени, остраняясь, смеясь и зная, что это история про все времена. Так же неистово ищет комсомолка Москва (Ирина Пегова) мирового приложения своей способности любить, и так же влюбленный в нее механик Сарториус (Александр Яценко) тоскует о том времени, когда человек научится главному — мужеству беспрерывного счастья.
Самое важное
«Венерин волос» — прихотливая проза швейцарского подданного Михаила Шишкина, свитая из многих историй: завиральных биографий беженцев, записанных переводчиком на швейцарской границе, писем к сыну этого толмача, эмигрировавшего удачней других соотечественников, жизнеописания некой умершей уже певицы. Герои вглядываются в свое будущее, словно ухают в колодец человеческих ожиданий толику своих надежд. Из глубины им отвечает эхо древних мифов, и рая оно не обещает. В шишкинском универсуме вообще нет ни рая, ни ада, хотя есть граница — люди преодолевают ее, как и другие житейские преграды, в надежде на самую малость: любовь и немного понимания. Евгений Каменькович разобрал роман этюдным методом с актерами «Мастерской Петра Фоменко», известными толмачами, переведшими на язык театра не одну книгу. К тому же за время своего существования труппа эта накопила такое количество зрительской любви, что и сама превратилась в аккумулятор. В «Венерином волосе» она выдает накопленную энергию.
Скрипка Ротшильда
Спектакль «Скрипка Ротшильда» — последняя часть чеховской трилогии в постановке Гинкаса (перед ним были «Дама с собачкой» и «Черный монах», а трилогию ироничный режиссер объединил заголовком «Жизнь прекрасна. По Чехову»). В этой части Гинкас спустился с небес туда, где, по идее, у него царит беспросветная тьма, — на сцену. Главный герой рассказа Чехова — Яков по прозвищу Бронза, уездный гробовщик и скрипач, играющий на свадьбах. Полвека назад он и сам женился, но заметил собственную жену (Арина Нестерова), только когда она слегла. Еще живую, он меряет ее аршином и мастерит гроб, подсчитывая убытки. Но, похоронив, и сам помирает — оказалось, не умеет жить без нее. Валерий Баринов играет, будто снимает стружку со своего мордастого гробовщика, добираясь за два часа изматывающего рассказа до самой его сердцевины. К финалу из тьмы его сознания выныривают и кудрявый младенец, о котором он напрочь забыл, и речка, где они когда-то пели с женою песни, и лодки, которые можно было бы водить по этой речке. Последним всплывает скрипач, которого обидел Яков («Проклятый жид даже самое веселое умудрялся играть жалобно», — говорится о нем). Вместо скрипки он водит смычком по пиле — выходит действительно жалобно.
оригинальный адрес статьи
