Пресса

В Петербурге прошел национальный театральный фестиваль «Золотая маска».
Петербургские театралы смогли посмотреть лучшие спектакли за последние пять — семь лет. К сожалению, провинциальных театров было мало — только Магнитогорский театр им А. С. Пушкина. В основном мы познакомились с московскими спектаклями.

Петр Фоменко. «Бесприданница». Легковесность вместо легкости

Петра Фоменко и его актеров, которых ласково именуют «фоменками», в нашем городе любят особенной нежной любовью, их всегда ждут, и, хотя они приезжают регулярно, залы всегда полны. И в этот раз все стремились попасть в Александринский театр на «Бесприданницу» в постановке самого худрука. Начался спектакль в переполненном зале, вдоль стен на всех ярусах стояли люди, а после первого действия, длившегося два с половиной часа, зал значительно опустел. И дело было не в длительности спектакля, а в бессмысленности происходящего: классическая пьеса не имеет никакого концептуального решения, актеры пробалтывают текст, который, кажется, не вполне ими понят. Отношения между персонажами строятся линейно и предсказуемо. В первые минуты Лариса Огудалова в исполнении кинозвезды Полины Агуреевой удивляла и даже заинтересовывала своей непосредственностью и простотой, такая современная девчонка с нашего двора, но однообразие актерских приемов скоро свело на нет интерес к этой уездной барышне. Если обычно актеры Фоменко бывают легкими, то тут они стали легковесными. И сам спектакль оставил недоумение и досаду за потерянное время.




Лев Эренбург. «Гроза». Катерина больше не «луч света в темном царстве»

Другую пьесу Островского — «Грозу» — в Магнитогорском театре поставил наш земляк режиссер Лев Эренбург. По спектаклям НДТ мы знаем Эренбурга как режиссера, который «пересказывает» пьесы «далеко от текста», но близко к автору. То есть с самими текстами Чехова, Горького, Ануя он расправляется без всякого пиетета: вымарывая, добавляя, переставляя, но зато к истинно «чеховскому» или «горьковскому» Эренбург внимателен. Как и ожидалось, в «Грозе» осталось не много реплик и сцен, написанных Островским, весь спектакль состоит из этюдов на «островские» темы. И самыми интересными стали те сцены, которые драматург оставил за пределами действия, а режиссер «додумал» и разыграл.

Спектакль начинается издалека: Тихона не провожают у калитки, а еще только парят в баньке на дорогу, и уже в этой сцене, практически без слов, закладываются все основные — узловые — моменты взаимоотношений, из которых потом сложится драма. Кабаниха, все еще нянчащаяся со своими великовозрастными детьми как с маленькими; Катерина, физически не переносящая близость мужа; Тихон, влюбленный в жену и боящийся матери, и даже дворовая девка, безнадежно сохнущая по молодому хозяину. И главная тема, которую Эренбург проводит через весь спектакль, — суеверие, заменившее веру. Не только девка тайком привораживает барина, но и Катерина привычно повторяет слова какого-то наговора. Атмосферу «темного царства» Эренбург создает затейливо и убедительно, но Катерина здесь не «луч света», потому что и религиозность ее — наносная, а суеверие — подлинное. Но, ставя спектакль про мракобесие, в финале режиссер заставляет героиню покончить с собой всего лишь из-за несчастной любви. Этот спектакль захватывает, каждая сцена придумана и разыграна смешно и интересно, но нет ощущения целого: забавные и милые этюды актеры могут играть еще долго, а могут удовольствоваться одним актом, кажется, что это непринципиально.


Сергей Женовач. «Захудалый род». Близко к идеалу

Спектакль Студии театрального искусства существует как бы в негласном диалоге с «Грозой» Эренбурга. Если там было царство мракобесия и суеверий, которому ничто не противостоит, то этот спектакль — о мире глубоко и истинно религиозном. Имение Протозановка становится оплотом подлинного, не ходульного христианства, вокруг вдовствующей графини Варвары Никаноровны (Мария Шашлова) собираются прекраснодушные, а потому, на взгляд обывателей, — чудаковатые люди. Режиссер показывает нам Протозановку как райское место, последнее на земле, и кажется, что этот рай должно разрушить вторжение «новых» людей, у которых есть идол — мода, но нет Бога и совести.

Но как ни странно, своей «модной» бессовестной дочери (Екатерина Васильева) и ее окружению Варвара Никаноровна смогла противостоять, а разрушил земной рай в захолустном имении праведник, вдруг встретившийся на пути графини. Праведник с душой «строже, чем Савонарола» доказал ей несовершенство ее христианства и поселил губительное (потому что недостижимое) стремление к идеалу. Этот спектакль идеален и по форме, и по исполнению: здесь нет ни одного лишнего слова, не то что уж жеста, все разыграно как балетная партия, текст звучит как идеальная музыкальная партитура, и совсем юные актеры не то что понимают, а отвечают за каждое свое слово. С точки зрения театрального искусства этот спектакль совершенен, с точки зрения человеческой он вызывает отторжение, потому что слишком сильными средствами Женовач проводит линию своего понимания христианства. Спектакль оставляет ощущение проповеди страстной, яростной, почти фанатичной.

Миндаугас Карбаускис. «Рассказ о счастливой Москве». Судьба-обманщица

Спектакль «Табакерки» сделан теми же средствами, что и «Захудалый род» Женовача: рассказ Андрея Платонова не становится пьесой, он существует самостоятельно, с авторским текстом и условным делением не на роли, а на темы. Актеры не перевоплощаются в персонажей (Москву Честнову, изобретателя Сарториуса, хирурга Самбикина), они остаются актерами — Ириной Пеговой, Александром Яценко, Дмитрием Куличковым, которые рассказывают о таких странных, забавных и глубоко несчастных персонажах. Очаровательная Ирина Пегова в этом спектакле проявилась как сильная драматическая и характерная актриса: в финале светящаяся и счастливая Москва, постаревшая и опустившаяся калека, она горько кричит, обвиняя обманувшую ее судьбу: «Я хочу быть счастливой!»

Прямая речь



На встрече с петербургскими зрителями Ирина Пегова рассказала о том, как работается ей с ведущим молодым режиссером Миндаугасом Карбаускисом:

— Мы с Миндаугасом однокурсники, более десяти лет назад вместе учились: он на режиссерском, а я на актерском. Я участвовала в самых первых его отрывках и этюдах. Те, кто это видел, могут подтвердить, что уже тогда это были маленькие шедевры. Я думаю, что неправильно считать Карбаускиса прибалтийским режиссером, ведь он учился и создал свои спектакли в России, он живет здесь и никуда не собирается уезжать. Его спектакли «попадают» во всех, независимо от национальности, — и в латышей, и в русских.

У меня никогда не было необходимости выбирать между работой в кино и в театре, но если бы такой выбор возник, я бы предпочла театр. Потому что спектакль — живое существо, он может меняться. Например, вчера перед спектаклем к нам зашел Карбаускис, сказал нам несколько слов, влил в нас новую энергию — и спектакль прошел совершенно иначе, чем обычно. А в кино как однажды все сняли и смонтировали, так навсегда и останется, там ничего от актера не зависит. В театре же спектакль будет вместе с нами расти, умнеть или глупеть, но меняться, и это прекрасно.