Пресса

Официально фестиваль "Золотая маска" открывается только 27 марта. На деле в Москве уже развернулись фестивальные сражения. По крайней мере, балет давно занял боевую позицию. Первый бой конкурентам дал Большой театр 4 февраля, показав ничего не подозревавшей публике, в ряды которой затесалось полтора десятка членов жюри, конкурсные "Русские сезоны" — последний балет, который худрук труппы Алексей Ратманский оставил на память российской столице перед тем, как покинуть Москву. Этот одноактный бессюжетный опус на одноименную музыку Леонида Десятникова (теперешний музыкальный руководитель Большого) — пожалуй, единственный по-настоящему современный балет, оставшийся в афише главного государственного театра. Выпестованные Ратманским молодые москвичи во главе с Натальей Осиповой, выдвинутой в номинации "Лучшая женская роль", станцевали "Русские сезоны" нервно и нежно, непринужденно и временами неистово — как того и требовала эта тонкая сбалансированная хореография, соединяющая точный расчет с открытой сентиментальностью.


Через месяц после москвичей — 2 марта — в конкурс "Золотой маски" вступают петербуржцы. С собственным Ратманским: балет "Конек-Горбунок" Родиона Щедрина появился в Мариинском театре благодаря Валерию Гергиеву, перехватившему балетмейстера в краткий промежуток между его уходом из Большого и появлением в Американском балетном театре (ABT). Таким образом, Петербург и Москва скрестят шпаги, сделанные одним мастером. Впрочем, оружие Северной столицы — двухактный сюжетный костюмный ролевой балет — потяжелее.


Ироническая подмена смыслов является главной пружиной этого бесшабашного балета, а пародийная игра со всем окостенелым, от форм искусства до идеологических клише, составляет его параллельный сюжет. А как могло быть иначе, если к известному пересмешнику Ратманскому примкнул член митьков Максим Исаев, дебютировавший в роли либреттиста и художника балетного театра. Сказку Ершова он погрузил в мир русского авангарда. Супрематические крестьяне Малевича опознаются с первого взгляда на братьев Данилу и Гаврилу, красным квадратом полыхает опочивальня Царя, кубическая печь-трон неторопливо разъезжает по сцене. Русский авангард бывший митек дополнил российским соцартом: архитектурные "ласточкины хвосты", намалеванные на боярских рубахах, образуют Кремлевскую стену, едва царские советники выстраиваются в ряд.
Хореограф актуальных политических аллюзий не поддерживает: Царь у него похож на домоуправа Буншу из гайдаевской комедии, злодей Спальник — на Первого министра из захаровского "Обыкновенного чуда". Настоящий конек Ратманского — хореографический театр. Вот тут он в своей родной стихии: достается и балетным "вакханалиям", и театральной "цыганщине", и всяческим "романтическим грезам", и советскому "мужскому героическому танцу", и старинной "технике Бурнонвиля". Впрочем, эти подводные течения чувствовать не обязательно, они лишь добавляют полнокровности и без того веселому балету, отхватившему целых пять номинаций: "Лучший спектакль", "Лучший хореограф", "Лучшая работа художника" (Максим Исаев), "Лучшая женская" (Алина Сомова — Царь-девица) и "Лучшая мужская роль" (Леонид Сарафанов — Иванушка).


Но Мариинский театр не был бы истинным центром национальной духовности, если бы привез на гастроли только комедию. Вторая (внеконкурсная) программа одноактных балетов полна высоких чувств и неземной красоты. В ней представлен один из самых поэтичных опусов Джерома Роббинса — "В ночи" на музыку Шопена, а также два балета Баланчина — неоклассическая "Тема с вариациями" и неоромантическая "Шотландская симфония", которая числится премьерой этого сезона.
На самом деле это возобновление, можно сказать, экскурс в советское прошлое Мариинского театра. Два десятка лет назад именно мендельсоновской "Шотландской симфонии" суждено было стать первым балетом Баланчина, поставленным в петербургской труппе. Причем по всем правилам хорошего тона — с лицензией и приглашением постановщика из Нью-Йорка. На сцену Мариинки бессюжетный опус переносила Сьюзен Фаррелл — последняя муза патриарха, изумительно танцевавшая главную партию в "Шотландской симфонии". Судя по ее мемуарам, освоение американского классика далось петербуржцам непросто. В соответствии с советской традицией актерского осмысления ролей артисты настойчиво допытывались, про что этот балет и кого они изображают, а также норовили замедлить темпы, приспосабливая Мендельсона к своим потребностям.


За истекшие 20 лет мариинские танцовщики и балерины, перетанцевавшие чуть ли не все основные балеты Баланчина, уже не задаются наивными вопросами, заучив, что в этой хореографии положено исполнять не роли, а движения. Но свой первый американский урок труппа успела позабыть: "Шотландская симфония" так давно выпала из репертуара, что нынешние солисты с ней так и не ознакомились. Теперь же мужчины с удовольствием обрядились в килты, женщины — в белые сильфидные тюники, Ульяна Лопаткина примерила коронную партию Сьюзен Фаррелл — и всем этим воздушным облаком Мариинский театр вскоре накроет Москву.