Пресса

Приезд Мариинского театра в столицу – всегда событие, вне зависимости от повода и гастрольного репертуара. Правда, повод в последнее время в основном один – участие в конкурсной афише фестиваля “Золотая Маска” или его “подарочной” программе “Премьеры Мариинского театра в Москве”, благодаря чему у жителей Первопрестольной есть возможность держать руку на пульсе балета Северной Пальмиры. Иначе поклонникам этого вида искусства пришлось бы частенько курсировать между двумя столицами в “Красной стреле”. Впрочем, стоимость проезда в фирменном поезде вряд ли по карману скромному отечественному балетоману. Тем не менее, москвичи, как профессионалы, так и любители, по старорежимной традиции выезжают на питерские премьеры и каждый приезд в столицу почитаемой Мариинки предваряют анонсы “сарафанного радио”. Вот и сейчас – гастроли номинированного на “Маску” “Конька-Горбунка” Алексея Ратманского опередила молва: спектакль получился.
Молва – не сплетня и не слухи, она – не лжет, а, как правило, преуменьшает или преувеличивает. В данном случае произошло, скорее всего, последнее. Или так только показалось из-за завышенных ожиданий. Последняя работа бывшего главного балетмейстера Большого театра “Русские сезоны”, тоже участвующая в конкурсе, ожидания только подогревала. Упомянутая постановка, изначально осуществленная Ратманским в 2006 году в американском New York City Ballet, стилистически тонко “играет” с шедеврами хореографии Михаила Фокина и Брониславы Нижинской, апеллирует к текстам их постановок и сама едва ли не причислена уже к современным шедеврам. Копытца “Конька-Горбунка” тоже бойко цокают по эстетике начала века, что становится понятно уже с открытием занавеса. Старик и его два сына в светлых рубах и при густых бородах – точь-в-точь косцы с полотна Малевича. Ну, а “приземленность” их фигур (словно мужиков и впрямь тянет вниз, к земле), завернутые внутрь стопы, угловатые движения рук вызывают ассоциации с реформаторской “Свадебкой” Нижинской. Когда же на сцену гуськом выходят мамушки, чьи позы, наклоны головы и положения рук застав-ляют вспомнить плавные изгибы линий фигур святых древнерусской иконописи, вопрос о том, откуда растут ноги у этого спектакля, сам собой отпадает.
Алексей Ратманский – блистательный стилизатор. Способностью ухватить суть движения и через его пластический образ передать аромат ушедшей эпохи он наделен более чем щедро. Этот дар он демонстрировал и тогда, когда сам танцевал в фокинском “Видении розы” и “Голубом экспрессе” Нижинской, к творчеству которой он относится с нескрываемым пиететом. Как, впрочем, вообще к культуре начала века и эстетике русского авангарда. Пиетет – пиететом, но как художник с чувством юмора, которым обладает далеко не каждый хореограф, он позволяет себе шутить на тему произведений великих. И делает это со вкусом, изящно и очень заразительно. “Конек-Горбунок” Ратманского – тоже шутейный балет и сохраняет ироничные интонации самой сказки Ершова и музыки Родиона Щедрина, на которую поставлен. Здесь – иронично, а порой саркастично всё, начиная с оформления Максима Исаева (также номинанта “Маски”) и кончая текстом его же либретто, стилизованным под подписи на лубочных картинках. Собственно говоря, и само оформление (вдохновленное русским авангардом, цитируемым и постмодернистски перепеваемым на всякие лады) доходчивостью, яркостью, лаконичностью и простотой напоминает лубок, а порою его современную производную – китч. Например, Спасская башня – на животе у Царя, чью голову, в свою очередь, венчает шапка – “верхушка башни”. Или зубцы кремлевской стены – на одеждах бояр. А разъезжающий по сцене трон похож на печь, на которой любил путешествовать другой персонаж русских сказок Емеля…
Если говорить о самой хореографии спектакля, то она, благодаря своему внешнему простодушию, на первый взгляд тоже может показаться несложной. На самом деле, это переплетение лексики классического, фольклорного и современного танца, даже с элементами акробатики требует от исполнителей недюжинного мастерства и физической выносливости. Не говоря о том, что пантомима не является здесь отдельным элементом спектакля, а состав-ляющей танцевальных сцен. Изъясняться с партнерами при помощи “мимики и жеста” исполнителям приходится прямо по ходу танцевальных сцен, даже во время исполнения вариации, что требует от танцовщиков изрядного актерского искусства.
Номинанты премии Леонид Сарафанов (Иван-дурак) и обладающая роскошным шагом Алина Сомова (Царь-девица) с этим, как и с хореографическим текстом, справ-ляются. Правда, Сарафанов в роли Ивана остается все тем же премьером Мариинки с отличным прыжком. Его простодушное обаяние – свежая краска спектакля, но – не более того. Сомова, вроде, и точна, и обаятельна. И плечиками кокетливо пожмет, и сложную вариацию станцует без ошибки, и глупому Царю голову на пару с Иваном поморочит. И все же – ее Царь-девица как-то не запоминается. Гораздо ярче выглядела балерина в вечере одноактных балетов, где выходила в “В ночи” Джерома Роббинса на музыку Шопена и в баланчинской “Теме с вариациями” на музыку Чайковского, заменив заявленную Викторию Терешкину. Неоклассика – тоже “конек” Мариинского репертуара. В этот приезд была показана еще и “Шотландская симфония” Баланчина на музыку Мендельсона. Все три балета появились в репертуаре бывшего кировского в конце восьмидесятых – начале девяностых годов и были возобновлены в прошлом театральном сезоне. Кстати, “Шотландская симфония” и “Тема с вариациями” – первые балеты Баланчина, возникшие в репертуаре Кировского театра.
По поводу того, “так” или “не так” танцуют в Мариинке Баланчина, споры велись еще двадцать лет назад. Но тогда Россия только начинала осваивать его хореографию. Ту же “Шотландскую симфонию” репетировала сама легендарная Сьюзен Фаррел – последняя муза мистера Би, и какие-то погрешности исполнения даже не играли особой роли. Но в первых баланчинских спектаклях была своеобразная магия. Артисты, словно бы овладели не только особой техникой, требующейся для исполнения этих балетов, но еще и некой тайной, которую они, как наполненные сакральным смыслом сосуды, боялись расплескать. Сегодня же Баланчин в Мариинке – почти “свой” хореограф. Его балеты наряду с классикой составляют основу репертуара театра. И все же, судя по показанным спектаклям, что-то ушло из представленной новой версии спектаклей. “Первопроходцы” баланчинских балетов, выражаясь высокопарно, священнодействовали на сцене, заставляя трепетать и души зрителей. В нынешнем спектакле трепета, похоже, не осталось, ни в зале, ни на сцене. Правда, “Шотландская симфония” считается самым живым, самым “человечным” из балетов Баланчина и допускает больше версий, чем другие балеты хореографа. Но она же – и самая “сильфидная” и бестелесная, почти космическая, что особым “грузом” ложится на исполнение солистов.
Танцу Анастасии Матвиенко и Александра Сергеева передать эту “полетность” не удается. А вот Алина Сомова, солирующая с Владимиром Шкляровым в “Теме с вариациями”, все же несет в себе это состояние внутренней сосредоточенности. Она, как и Екатерина Кондаурова, наиболее точна и в балете Джерома Роббинса, который тоже остался в памяти в почти гипнотическом по своему воздействию исполнении Дианы Вишневой, Майи Думченко, Ульяны Лопаткиной и их партнеров. Рыжеволосая, яркая, темпераментная, выразительная Екатерина Кондаурова вообще – одна из самых своеобразных балерин нового поколения Мариинки. Она, пожалуй, и самая безупречная исполнительница в “Коньке-Горбунке”, точно чувствующая шутовскую стилистику спектакля, где исполняет две роли – Кобылицу и Морскую Царевну. В первом случае к ней подходит эпитет – огненная, во втором – томная. Ее льющаяся, чуть форсированная пластика идеально укладывается в контекст трактовки подводного царства, выведенного Ратманским как пародийный парафраз потустороннего мира теней и виллис, где все трепещет, волнуется и перетекает. Морская Царевна властностью напоминает Мирту из “Жизели”, только с “цыганским” надрывом. Впрочем, “настоящей” цыганщине в спектакле тоже находится место. Как во всяком большом балете, здесь есть вставной номер – танец цыган на городской площади, куда аккуратно вплетены и движения, характерные для еврейского танца.
Алексей Ратманский – один из немногих хореографов, кто умеет поставить двухактный спектакль. Это само по себе – огромное достоинство. Хотя композицию балета и нельзя назвать совершенной, но она держит развитие сюжета, включая в себя все, чему положено быть в полноценном танцевальном спектакле. Тут есть даже непременный в классических постановках, но здесь ироничный “сон-видение”, в котором Царю-дуралею пригрезилась Царь-девица. Кстати, смешной, простодушный, нелепый и доверчивый Царь – отличная работа всегда артистичного Андрея Иванова. Его дуэт с пародийным балетным злодеем – Спальником-Юрием Смекаловым наиболее ярко отвечает стилистике спектакля, сочетающего черты полноценного балета и разудалого капустника.