Пресса

На "Золотую маску" из Петербурга приехал "Месяц в деревне". Пьеса Тургенева, поставленная известным питерским режиссером Анатолием Праудиным на сцене БДТ, оказалась, безусловно, самым красивым и едва ли не самым тоскливым спектаклем конкурсной программы национальной театральной премии.

Из всех отечественных классиков именно Иван Сергеевич Тургенев стал для современных российских режиссеров главным объектом иронической деконструкции. Это ведь именно в его произведениях словно бы в насмешку над прагматизмом наших дней герои то и дело соревнуются друг с другом в прекраснодушии, вслух анализируют свои чувства и переживания и, что совсем уж смешно, то и дело пересыпают речь высокопарностями. У одного Ракитина из "Месяца в деревне" заданных в пространство риторических вопросов наберется едва ли не больше, чем у всех остальных персонажей русской драматургии, вместе взятых. И поскольку хуже всего на современной сцене удаются именно выспренность, пафос и риторика (к слову сказать, монологи Вершинина о том, что "через двести-триста лет...", тоже оказываются, как правило, самым трудным номером театральной "обязательной программы"), сдобрить их хоть какой-то иронией кажется спасительным приемом.



Не так давно в "Театре-студии п/р Табакова" Константин Богомолов поставил другое произведение Тургенева - "Отцы и дети". В изобилующем гэгами спектакле, где дворянское поместье напоминало сталинскую дачу, все - и семейство Кирсановых, и Базаров, и Одинцова, превращенная в советскую оперную диву, и ее пребывающая в олигофренической прострации сестра Катя - стали персонажами забавного и желчного соц-арта.

Анатолий Праудин с героями Тургенева обошелся бережнее: он пытается взглянуть на них трезвым и равнодушным взглядом современного человека. Он разглядел в тургеневской девушке Верочке (Юлия Дейнега) задавленного комплексами подростка. В студенте Беляеве (Руслан Барабанов) - мускулистого юношу, сублимирующего нерастраченный сексуальный потенциал на гимнастическом снаряде, в просторечии именуемым "козлом". В Наталье Петровне - холодную и пустую даму, начитавшуюся романтических французских романов (даром, что наряженная в умопомрачительной красоты кринолины Александра Куликова кажется тут порой барышней с полотен Борисова-Мусатова). В Ракитине (Василий Реутов) - неврастеничного барина, картинно хватающегося за ружье, чтобы совершить суицид.

На фоне голубого светящегося задника имени Роберта Уилсона на почти пустом дощатом помосте (художник Александр Орлов) герои в финале кажутся бесплотными тенями. В истинности существования режиссер не отказывает только старухе-свекрови и мальчику Коле, одиноко сидящим на сцене в самом конце спектакля. Обо всех остальных можно спросить словами другого русского классика: а были ли эти люди? Поразительно, но сей трезвый и равнодушный взгляд оказывается еще убийственнее для пьесы Тургенева, чем самый отчаянный сарказм. Ведь "Месяц в деревне" помимо тонких переливов настроений и чувств отличает еще одна важная особенность. В этой пьесе почти нет действия. По сравнению с ней даже пьесы Чехова кажутся лихим вестерном - в "Дяде Ване" два выстрела, в "Трех сестрах" - дуэль и пожар, в "Вишневом саде" - фокусы Шарлотты и смешные выходки Епиходова. Но в "Месяце в деревне" весь интерес сосредоточен именно в переживаниях героев, в их сложном внутреннем мире.



С безупречным театральным изяществом этот непостижимый, но манящий к себе мир раскрывался в эталонной постановке Анатолия Эфроса, с которой Праудин ведет ироничный диалог. Артисты БДТ играют тургеневских героев не то чтобы ничтожными, но уж точно неинтересными и несложными. И вот эти, в общем-то не очень интересные люди три с половиной часа ничего особенного не делают, кроме как любовным томлением да дурью маются. Вопрос не в том, правомерна ли такая концепция. Вопрос в том, где в этой постановке должен поместиться центр зрительского интереса. Неужто в нескольких смешных интермедиях с героями второго плана, в сомнительных играх со временем действия (вдоль задника тут то и дело проезжает трактор, а сексуально озабоченный слуга угрожающе шумит дрелью), в красивых костюмах Ирины Чередниковой и в ловких прыжках Беляева на "козла"?



Стоит заметить, что кроме гениального спектакля Эфроса, о котором справедливо вспомнили едва ли не все критики, в истории российского театра было еще одно чрезвычайно интересное обращение к этой пьесе - на сцене "Ленкома" в конце 90-х пьесу Тургенева поставил Владимир Мирзоев, назвав ее "Две женщины". В его сценическом гиньоле все поступки героев, все мысли и чаяния были подчинены исключительно их либидо. Это смешно обыгранное Мирзоевым бесконечное томление плоти, за которым с пристальностью Зигмунда Фрейда наблюдал доктор Шпигельский, стало, кажется, самым радикальным высказыванием по поводу тургеневской пьесы. С этим высказыванием можно было спорить. Оно рождало у одних протест, у других восторг, но оно хотя бы не позволяло зрителю скучать.

Анатолий Праудин, развеяв знаменитую тургеневскую дымку и размыв тургеневскую акварель, заодно умудрился лишить свой спектакль не концептуального (с концепцией тут все в порядке), а сугубо театрального смысла. Он поставил спектакль о скучных людях, живущих скучной жизнью. И за этими скучными людьми, право, очень скучно было наблюдать.