Пресса

Как Вы чувствуете себя в качестве номинанта на «Золотую Маску»?
Мне сложно привести свои чувства к некой одной категории, потому что я прекрасно понимаю, что это не какое-то ранжирование, а скорее уставной капитал, которым нужно грамотно распорядиться. Потому что есть своего рода завсегдатаи «Золотой Маски», например, Женовач или Крымов, люди, которые уже, безусловно, нашли своё место в театральном процессе и двигаются этим путём, их работы в центре внимания. Но есть и остальной театральный процесс, который разбросан по стране. Понятное дело, что экспертный совет «Золотой Маски» отмечает труд остальных театров, время от времени обращая внимание на то, что есть еще и такой, и вот такой театр, и они тоже интересно работают.

Для меня номинация – это в первую очередь такой капитал внимания, который приобретает театр. Например, нам сразу последовали приглашения на другие фестивали – и сейчас очень важно этим капиталом правильно распорядиться. Потому что если за всем этим вниманием – пшик последующих работ, тогда все отвернутся от нашего маленького небогатого театра. А если мы попытаемся продвинуться дальше, не остановиться в собственном развитии, тогда этот талант в качестве номинации, выданный экспертным советом может быть пущен в дело.

Почему сегодня у Вас и, например, в «Макбете» «Красного факела» возникает такая жесткая рефлексия о человеке, о стирании границ между нравственными категориями?

Я думаю, так или иначе, искусство только это и интересует – нравственные границы человека, как таковые. Вопрос, конечно, в том, ставится ли тема радикально или речь идёт об оттенках этих категорий. Понятно, что мы с Тимофеем как молодое поколение тяготеем к более радикальным вещам – ведь для того, чтобы рассуждать о нюансах нравственного взросления человека, надо иметь существенный жизненный опыт. А когда ты только прощупываешь какие-то зримые категории, тогда тебе надо ставить вопрос на уровне «да» или «нет». Я думаю, это очень естественно, что молодые режиссеры ставят вопрос «в лоб», а со временем научаются, приобретают багаж знаний и понимания, чтобы ставить вопрос более глубоко и конкретизировано. Но на самом деле круг интересов остаётся тот же – вопросы, скажем так, нравственного характера, потому что всё равно театр оперирует с сознанием человека. Это сакральная роль театра. Чисто эстетическая функция оказывается на втором плане после взаимодействия человека с человеком.

Хотелось бы узнать про Ваши взаимоотношения с текстом Аготы Кристоф...
Что меня побудило сделать спектакль на тему войны? Спектакль был выпущен прошлым летом, и я как раз делал его в таком очень нехорошем предчувствии вала патриотической продукции, которая пойдёт в преддверии праздника Победы. Меня, конечно, очень сильно волнует вопрос расстановки приоритетов – и для меня принципиально важно отношение к войне как величайшему злу. Война – это самое страшное изобретение человечества, которое, к сожалению, аккумулирует в себе все технические новинки… Всё, что человек изобретает, так или иначе, оказывается развернутым на войну. Это жуткая штука, и вначале надо с этим разобраться, показать человеку, что война – это ужас. А потом уже историческая память, потом уже политическая агитация, потом уже историческое наследие – всё то, что, в связи с датами у нас в России выходит на первый план. Споры о том, вешать протрет Сталина или не вешать портрет Сталина, является ли портрет Сталина олицетворением тех ценностей, за которыми шли ветераны, или это новая политическая пропаганда – для меня всё это вопросы номер два. А вопрос номер один в том, что 65 лет назад творился такой кошмар и ад, о котором (и именно в этом качестве) мы должны помнить.

Я понимаю, что роман не является какой-то безусловной классикой, где важно сохранить расставленные автором акценты, как в случае с интерпретацией Пушкина или Достоевского. Агота Кристоф, все-таки, наш современник, для многих – неизвестный современник. Я прекрасно понимаю, что в Кирове рассказываю зрителям историю «с нуля». И она для меня стала хорошим поводом поговорить о первоначалах жестокости в человеке, этой потребности убивать себе подобных.

Помимо «Толстой тетради» Вы работали с «Дубровским», «Маленьким принцем»… Почему, на Ваш взгляд, в современном театре вообще существует такая тенденция – ставить прозу?
Это всё очень объяснимо. Я действительно к прозе тяготею – за три года я поставил всего одну пьесу. Проза представляется мне удобной для постановки по очень простой причине – мы все уже понимаем, что с начала ХХ века автором спектакля является режиссер. И давно уже режиссёр, когда ставит пьесу, прежде чем выходить к актёрам, берёт ножницы, клей, идёт в библиотеку и начинает кромсать пьесу, создавая свой монтаж. Мы очень редко видим по ремаркам, от буквы до буквы поставленный драматургический текст. Таким образом, режиссёр является автором не только текста сценического существования, но и литературной композиции. Как Мейерхольд начал с драматургического монтажа, так оно всё и продолжается. Понятно, что монтировать удобнее тот материал, который предоставляет подробность исходника. В пьесе – некая дистилляция материала: сказали вот это, пошли направо, пошли налево. В прозе ты имеешь дело с романом жизни, можешь выбирать какие-то тонкие подробности, которые только ты заметил, искать вариант, каким образом рассказать историю жизни человека… Мне кажется, что проза для сочиняющего, монтирующего режиссёрского театра даёт больше возможностей.

Над чем бы Вам хотелось поработать?
В данный момент мы вместе с четырьмя драматургами – Максимом Курочкиным, Александром Родионовым, Любовью Мульменко и Сашей Денисовой – сочиняем спектакль про город Киров. Текст под названием «Так-то да» мы показывали в программе «Маска Плюс».
Ещё мне безумно интересен текст Салтыкова-Щедрина «История одного города», потому что это написано про Вятку, где находится наш «Театр на Спасской», - и через Вятку про всю Россию. Этот текст здесь, в Кирове, никогда не ставили, и мне очень интересно попробовать что-то сделать с ним рано или поздно.

И я восхищён пьесой Максима Курочкина «Титий Безупречный», которая уже третий год существует в нашем культурном пространстве, она выдержала огромное количество читок на разных фестивалях, но, насколько я знаю, пока в форме спектакля её никто не выпустил. Меня эта пьеса очень греет – я считаю ее, на сегодняшний день, лучшим современным драматическим текстом.