Театральная компания ЗМ

Пресса

11 апреля 2005

Бои под музыку Верди

Ирина Муравьева | Российская газета

Новосибирский театр оперы и балета показал в Государственном Кремлевском дворце "Аиду" ХХI века


Приезд новосибирской "Аиды" на "Золотую маску" изначально претендовал на то, чтобы стать центральным событием фестиваля. Этому способствовали не только разжигающие зрительский азарт описания очевидцев прошлогодней новосибирской премьеры, живописавшие картины отнюдь не египетской сценической бойни - с автоматами, взрывами, черными масками и камуфляжем, но и масштабность высказывания ее постановщиков.


Спектакль, претендующий на глобальные обобщения в оптике рубежа тысячелетий, использовал внушительный арсенал - десять тонн декораций, исполнительский состав, увеличенный до двух с половиной сотен музыкантов, гигантские объемы сценографии (циклопическую постройку смогли воспроизвести только на сцене-площади Кремлевского дворца, имеющей убийственную репутацию для живого, а не фанерного искусства). И то, что вместо пирамид зритель увидел массивные фасады сталинской архитектуры, только обострило смысл: бойня, выметающая из жизни целые народы, всегда разыгрывает карту манипулятора властью. Обветшавший сталинский фасад, изрешеченный пулями, у подножия которого бегают стреляющие поперек музыки люди в масках, - не метафора, а документ, ворвавшийся в незыблемый мир классической партитуры.



Естественно, что показ этой антимилитаристской "Аиды" в Кремле, собравший несколько тысяч зрителей, воспринимался не просто как фестивальный спектакль. Во всей атмосфере вечера ощущался привкус акции с более актуальным подтекстом. Зрители, продрогшие от холода за два часа стояния в полукилометровой очереди на пропуск в Кремль, упав наконец в кресла, чтобы раствориться в вердиевской музыке, завороженно следили за военными операциями на сцене, вздрагивая от перестрелок и возбужденно обмениваясь репликами: "Это Балканы?" - "Нет, это Чечня?" - "А это спецназ?".

Постановщик спектакля Дмитрий Черняков изначально открестился от подобных параллелей. Его целью было найти сценический язык, адекватный времени, и пули, взрывы, руки за голову, лицом вниз оказались извлечены из самого заурядного арсенала повседневной хроники. Вопрос в том, как эти средства из "чужого" мира могли совпасть с вердиевской музыкой, остававшейся на протяжении полутора веков оплотом классической оперной красоты (достаточно вспомнить миражи булгаковского профессора Преображенского со спасительной утопией "Аиды" в "собачьем" кошмаре новой жизни). Возможно, если бы Черняков, осуществляя свой замысел, оказался не в тандеме с дирижером Теодором Курентзисом, то спектакль его существовал бы в немом режиме по отношению к партитуре (реально черняковская "Аида" может иллюстрировать и совершенно другую оперу). Но Курентзис оказался не менее убедительной реформаторской фигурой. Его интерпретация прошла по оси, контрастно разделившей "тьму" и "свет": хрупкие звучания оркестра, истонченные до прозрачности, сменялись рокотом тремоло, тяжелыми медными взрывами, жестким, почти механическим раскручиванием темпа. Вердиевская музыка прозвучала настолько неожиданно, ритмически свежо и вдохновенно, что временами рациональная режиссура Чернякова, стремившегося проиллюстрировать на сцене каждый звук (артисты ни на минуту не прекращали ползать, падать, переодеваться, накрывать столы, есть, стрелять и выполнять массу других телодвижений), казалась напрасно преувеличенной.



К сожалению, о качестве исполнения "Аиды" в микрофонной среде кремлевской сцены судить сложно, потому что почти от каждого движения или стука каблука артистов фонило и шуршало, а голоса проваливались в неровной акустике гигантского зала. Но работы солистов в спектакле уникальны: Лидия Бондаренко в роли Аиды - хрупкое пугливое существо в беретике, с ясным, прозрачным голосом и колоссальной внутренней энергией, Ирина Макарова (номинант) в партии Амнерис - со взрывным темпераментом и богатейшим по краскам сопрано, трагическая фигура, которой не досталось даже капли любви.

В финале влюбленные Аида и Радамес (Олег Видман) радостно скачут под струями живого дождя, в шуме которого (а не под привычные пули) растворяется пианиссимо оркестра. И эта возвышенная метафора, смазанная только количеством времени, затянувшим сценический ливень, обнаружила долго укрываемый в недрах декларируемого боевика старинный романтизм авторов новосибирской "Аиды".



оригинальный адрес статьи