Левша

«Левша» – самая известная повесть Николая Лескова. В России ее знают все. Повесть Лескова предоставляет богатейший материал для оперного сюжета. Уже сама фабу¬ла повествования – гротесковое преувеличение. Что это? Библейская притча, ярмарочный балаганный миф, эпиче¬ское сказание?.. Яркие, сочные, контрастирующие характе¬ры. Русские цари Александр I, Николай I, Зимний дворец, английский королевский двор. Буффонада и трагедия. Смех сквозь слезы... А если заглянуть чуть вглубь, то и очевидное художественное противопоставление двух форм бытия – рациональной британской и иррациональной русской.
И, наконец, главный герой. Косой неграмотный мастеро¬вой из Тулы «с золотыми руками». В нем сфокусированы, думаю, важнейшие и типичнейшие черты русского наци¬онального характера: самобытная одаренность, смекалка, самоирония, безразличие к человеческой жизни, пагубная страсть к алкоголю. И вечная русская тема – власть и про¬стой люд. Невостребованность гения на своей родине...

Родион Щедрин

«Левша» покоряет прежде всего ювелирным композиторским мастерством, во владении которым с Щедриным – с его редким по нынешним временам вкусом к крупной сценической форме, органической стройностью драматургии, безукоризненным ощущением не только музыкального, но и театрального времени – по-прежнему мало кто может сравниться.
Опорная свая «Левши» – конфликтное противостояние полярных интонационных миров. Один – официозно-чеканный, внешне-показной: Зимний дворец, императоры Александр I и Николай I, солдафонщина атамана Платова, Россия холодной казенной меди и равнодушных барабанов. Другой – природный, призрачный, зыбкий, то и дело норовящий исчезнуть в импрессионистском утреннем тумане. Гулкое колокольное марево, далекий затихающий дуэт женских голосов, нежные пароходные гудки – сокровенная лесковская Россия, над которой парит высокий бестелесный тенор щедринского протагониста. Сверхсюжет партитуры не столько встреча, сколько заранее обреченное на трагическую развязку столкновение двух этих параллельных реальностей, жертвой которого становится главный герой «Левши». Композитор провожает его в Англию не корабельными склянками, но погребальным набатом, зная, что заморское путешествие завершится в итоге мученическим скитанием по петербургским лазаретам, и оплакивает под занавес микроцитатой из заключительного хора баховских «Страстей по Матфею».
Подкованная блоха танцует кадриль и делает книксен, у британской принцессы Шарлотты прорезается изящное россиниевское меццо-сопрано, оркестровое «Путешествие из Тулы в Петербург» аудитория слушает, вжавшись в кресла и подскакивая на ухабах провинциальных дорог, – в пересказе «Левша» может показаться то ли собранием эффектных coups de theatre, то ли просто мастер-классом по искусству современной инструментовки. На деле это едва ли не самый личный, самый пронзительный текст позднего Щедрина, иезуитская изощренность работы со звуком в котором чудом уживается с неожиданной остротой откровенного политического жеста. Ключ к «Левше» и одновременно его визитная карточка – причудливый тембровый микст медных духовых и пастушеских жалеек, воплощенная в звуке пугающая иррациональность, всегда составлявшая по Лескову и Щедрину главное свойство отечественного миропорядка. Она-то и становится главным объектом исследования партитуры, увенчанной финальным хоровым причетом «не ведаем, что творим».

газета «Коммерсант»