Проект «Молодые режиссеры - детям»

Спектакль дает нам возможность говорить с детьми о том, что нас, взрослых, по-настоящему волнует, и вместе с тем открывать в себе детский, непосредственный взгляд на мир. Сказка Шергина – это, с одной стороны, захватывающий сюжет, с другой – глубина мысли, объем образов, которые объединяют и детей, и взрослых, помогают найти точки пересечения, создать универсальный театральный язык, преодолевающий возрастные границы.
Мне кажется, что работа с фольклорным, сказочным текстом открывает большие перспективы и простор для творческого поиска, ведь, по большому счету, в эту сторону еще никто до конца не ходил. Волшебная русская сказка с точки зрения серьезного театрального эксперимента практически не исследована, особенно если выйти за рамки камерного пространства и говорить о больших, развернутых сказочных сюжетах.

Александр Хухлин

Наша история про то, как Ваня делал свой выбор. По сути, он проходит путь инициации, преодолевает инфантилизм. Вначале у Вани нет своей позиции. Увидел кого-то, кто нуждался в помощи – помог, не увидел – не помог. Змея дает ему волшебное кольцо («Властелин колец» вспоминается), чтобы испытал себя – чего он хочет. И его тут же заносит: он получает роскошную одежду и сразу хочет себе гламурную принцессу, девочку с обложки. Честно полюбил ее, а она его предала. Пока сидит в тюрьме, те, кого он спас, дают ему шанс сделать выбор снова. Наученный опытом, он выбирает девушку, которая ему близка. И благодаря такому выбору вокруг возникает вся Ванина семья: девушка, мама, животные – все оказываются вместе. Подлинная ценность – искренние отношения между людьми, душевная близость.

Александр Хухлин, интервью журналу «TimeOut»

Что мы помним о нашем детстве? Как много мы помним из детства? Сумбурные чувства, яркие картинки, дофантазированная и перефантазированная реальность, существующие и несуществующие на самом деле друзья и враги, сны, запахи, страхи, мечты. Почему из удивительных, неповторимых малышей вырастают скучные, одинаковые взрослые? Как нарастает и грубеет наша кожа, наше восприятие, и почему невозможно остаться ребенком на всю жизнь? Спектакль – попытка войти в мир детского мышления, с его необыкновенными изобретениями, открытиями – «ожогами», обидами, восторгами, с готовностью поверить во что угодно и принять что угодно так, как оно есть, не осуждая и не критикуя. Где нет суеты, нет бесконечных дел, но есть познание и жажда познания. Где любое горе, невосполнимая потеря или страшное откровение заканчивается праздником, которые устраивают для тебя друзья.

Екатерина Половцева

Я давно дружу со сказками Тоона Tеллегена. Они дзеновские чуть-чуть, вроде ни о чем, а энергетика у них очень позитивная. Лирическая атмосфера, немножко абсурдная, метафоричная философия. Что бы ни было, даже если кажется, что это плохо, – все равно хорошо. Мы старались строить весь спектакль на том, чтобы это глубокомыслие людей превратить в игру. Как и в жизни, в игре дети натыкаются на какие-то смыслы. Иногда не обязательно решить проблему, достаточно сказать человеку: «Я хочу решить ее с тобой»; поддерживать друг друга, быть вместе, быть терпимым. Среди наших героев есть очень закомплексованные звери, депрессивные – всех надо принимать такими, какие они есть. Когда ты принимаешь человека, он сам освобождается от своих комплексов.

Екатерина Половцева, интервью журналу «TimeОut»

Режиссер не выпускает на сцену ряженых, тут нет никаких маскарадных хвостов и ушей, просто со сцены сразу говорят, что вот этот очкарик в мохнатой жилетке – Ежик, высокий, неуклюжий толстяк – Слон, а грубоватый «братишка» в тельняшке – Морж. Названия зверей – это вроде бы просто имена, но они подстегивают воображение: вы только представьте себе, что Слон любит лазать по деревьям и падать с них так, что все за него боятся. Чуть увидит новое дерево, сразу все забывает и несется проверять: а каково это упасть с липы?

На почти пустой сцене прелестные, странные, несколько абсурдистские сказки Теллегена превратились в серию этюдов, тонко рисующих ситуации и взаимоотношения, важные для ребенка.

газета «Время новостей»

Для меня было очень важно сделать не детский спектакль, а просто хороший спектакль: живой, интересный, наполненный смыслом как для ребенка, так и для взрослого. Чтобы шутки и приколы не становились самоцелью, нам от многих симпатичных придумок пришлось отказаться – ради общей истории, чтобы «сказка сказывалась». Мы очень бурно репетировали, у каждого были равные права на репетиции. Это было и тяжело, и правильно: мне кажется, только в атмосфере полной раскрепощенности артист может быть по-настоящему прекрасен и свободен. На фестивале в Самаре нам сказали, что в спектакле на сцене восемь свободных людей. По-моему, это здорово. Я не приемлю диктатуры в театре и не верю в ее положительный результат, только в любви и свободе может получиться что-то симпатичное. Главное найти взаимопонимание и уважение друг к другу.

Марфа Горвиц (Назарова)

Я была поражена нетипичным для русской сказки героем и финалом. Мысль христианская: быть отважным человеком не так уж и хорошо. Спектакль о смелости-бесшабашности-избалованности, о вседозволенности, которая сегодня пропагандируется в воспитании. Наш главный герой – барин, ему все можно, он ни в чем не знает отказа. А остальные действующие лица – его как бы няньки, которые во всем ему угождают. Он хочет страшную сказку – они устраивают ему страшилки. В итоге он так заигрывается, что погибает. Мы еще не решили окончательно: может, он в конце проснется, и все это окажется сном – чтобы дети не переживали трагедию. «Ужасти» у нас страшны сами по себе – так их играют ребята. Они и страшные, и смешные одновременно. Дети должны быть не младше 8 лет. Может, конечно, я и недооцениваю современных детей — может, они, и не такое видели. Но это будет пострашнее Фредди Крюгера.

Марфа Горвиц (Назарова), интервью журналу «TimeOut»

Алексей Бородин не просто так предложил выпускникам режиссерской мастерской Сергея Женовача попробовать поставить в РАМТе спектакли для самых маленьких зрителей. Главное – интерес творческий. Новое время – новые дети. Их нафталинными плюшевыми сапогами на усатом дядьке, непрестанно мяукающем из-под широкополой шляпы, не проймешь. А чем проймешь? Педагог Бородин решил поучиться у тех, кто сам недалеко ушел от нынешнего детства.
И пока не прогадал.

журнал «TimeOut»

Буквально за месяц до призыва РАМТа я читала «Just-So Stories» Киплинга. Они такие смешные! Мне всегда нравится, когда в истории есть что-то для взрослых, а что-то – для детей. Очень важно, чтобы дети поняли, что они могут стать кем хотят, что все возможно. И Кот идет своим путем, против границ и правил. Он индивидуалист. Он доказывает Женщине, что необходим ей такой, какой он есть, что в гармоничном доме всем есть место. Еще для меня было важно, что лошадь играет парень, а собаку – девушка и т. д. Я не люблю, когда возможности людей разделяют по половому признаку. Дети должны понимать, что пол в жизни – не помеха. Если хочешь чего-то добиться, смело иди в эту сторону. Я, например, в детстве очень часто играла в войну с мальчишками.

Сигрид Стрем Рейбо, интервью журналу «TimeOut»

Игра – ключевое тут слово, на ней держится в спектакле все. И еще на воображении. Оно у детей хорошо развито, и у некоторых взрослых, детство не забывающих, тоже. Молодые артисты, во всяком случае, хорошо помнили, как буквально из ничего могут возникнуть вдруг дикий лес, хижина, дикие, а потом и укрощенные лошадь, корова, собака или кот. Кто-то из умных сказал, что театр рождается там, где есть артист и коврик. Так этот «Кот» – как раз тот самый случай, в нем есть сшитое из лоскутков покрывало и талант создателей. А больше ничего и не нужно, чтобы дети, может быть, впервые в жизни пришедшие в театр, поняли, какое это прекрасное и увлекательное дело.

журнал «Итоги»