Театральная компания ЗМ
Венедикт Ерофеев

Москва-Петушки

Театр «Студия театрального искусства», Москва
Премия «Золотая Маска» 2014г. - «Лучшая мужская роль» (Алексей Вертков)
Номинации на Премию - «Лучший спектакль в драме, малая форма», «Лучшая работа режиссера»,

поэма в 2-х частях



Спектакль сочинили: Сергей Женовач, Александр Боровский, Дамир Исмагилов, Григорий Гоберник



Артисты: Алексей Вертков, Катерина Васильева, Мириам Сехон, Мария Курденевич, Татьяна Волкова, Сергей Качанов, Александр Прошин, Григорий Служитель, Игорь Лизенгевич, Анна Рудь, Сергей Аброскин, Андрей Назимов, Никита Московой, Сергей Пирняк, Нодар Сирадзе, Андрей Шибаршин



Продолжительность 3 ч.



Возрастная категория 18+

В тексте Венедикта Ерофеева такое словозвучие, такая канитель из слов – человек под воздействием алкоголя не может так мыслить и говорить. Вокруг все пьяны кроме Венички. Его хмель не берет! Он пребывает в состоянии «окосения души» и предпочитает молчать, поскольку не может подстроиться под окружающий мир. «Москва–Петушки» – это миф об одиночестве умного, интеллигентного, честного человека, лишнего и ненужного в этой стране. Это диагноз целого поколения. Что касается мата, то это часть нашей жизни, истории, культуры, русского языка, и никуда мы от этого не денемся. Грязь возникает только тогда, когда матерные слова направлены на оскорбление, унижение чести и достоинства другого человека. Мир, который создан в поэме, – это некая мистификация, тонкая и умная игра.

Сергей Женовач




Сергей Женовач свой спектакль по псевдоавтобиографической поэме Ерофеева от бытовых подробностей решительно увел.

Бутылки больше пригодились художнику Александру Боровскому, чем актерам в качестве реквизита: из них смастерены две люстры (у Ерофеева: «Тяжелая это мысль... ты сидишь, а на тебя сверху – люстра»). Вообще, оформление похоже на интерьер какого-то парадного концертного зала, где в свое время должны были бы выступать важные советские народные артисты вроде упоминаемых в поэме певца Козловского и арфистки Эрдели. Сергей Женовач ставит Ерофеева словно в концертном исполнении – в нем он видит лучший способ сегодняшнего прочтения этого текста. Причем концерт, судя по всему, принадлежит временам еще более далеким от нас, чем рубеж 60–70-х годов, когда была написана «Москва–Петушки». Время здесь вообще мало что значит.

Режиссер, кажется, стремился очистить ерофеевскую поэму не только от бытовых подробностей, но вообще от всяких «нечистот». Вроде бы текст Ерофеева звучит в спектакле просто отлично – заново радуешься всем этим выражениям и фразам, словесным играм, ядреным шуткам, известным почти наизусть. Текст «Москвы–Петушков» словно разложен, перебран, внимательно перемыт – каждое слово отдельно – и вновь сложен вместе. Лексика, которую принято называть нецензурной (хотя по отношению к Ерофееву это глупо), в спектакле звучит как-то округло, теряя свою плотность и, так сказать, неотъемлемость.

Разумеется, Сергей Женовач не просто так отрывает поэму от реальности, ее породившей. Вместо электрички в спектакле «Студии театрального искусства» – обеденный стол, за которым тесно сидят персонажи, отчего их общение в полутьме напоминает не хмельной дорожный разговор между Москвой и Петушками, а какое-то заседание военного совета, ну или тайного общества. Женовач превращает поэму Ерофеева из парадоксальной сатиры в мистерию человеческого одиночества, в исповедь страдальца, зажатого между небесами и преисподней. Когда, чокнувшись стаканами, персонажи соединяют устремленные к люстре руки, они подразумевают молитву. И когда люстра подрагивает, то не проходящей же электричкой на Петушки вызвано это дрожание. А открывающееся вдруг под столом подполье, из которого бьет луч света и куда спускаются участники «пленума», только кто-нибудь очень наивный может принять просто за подвал концертного зала.

газета «Коммерсант»




Алексей Вертков играет Веничку с чувством особого стиля поэмы, где дистанция между персонажем и автором все время меняется, плывет. За словами Венички слышны ирония автора и его грусть, и его тяга к филологическим играм со словом и с собственной судьбой. Переиначенные цитаты литературных произведений подаются легчайшим курсивом, и вдруг проступает вязь всевозможных ассоциаций: исторических, литературных, которыми насыщен, на которых построен этот обманчиво простой текст.

Вертков передает нарастание тревоги, нарастание предчувствия скорого высвобождения бабочки-души из смертной оболочки.

газета «Новые Известия»