Антигона

Поначалу я хотел сделать компиляцию из текстов Софокла и Ануя, но чем дальше, тем больше я понимал, что это невозможно. Прежде всего, потому что у Софокла Антигона женщина, а у Ануя – девочка. Это два разных персонажа, два разных мира трагедии. Для меня крайне важен такой персонаж как Хор, мы частично сохранили текст, частично добавили туда историю о «Царе Эдипе», о первом спектакле на башкирском языке, а также дополнили местными реалиями. Мне кажется, наш Хор получился скорее «софокловским». Художественный образ спектакля у нас с художником Альбертом Нестеровым сложился из простого наблюдения. Что делает новоиспеченный правитель, едва только заступив на должность? Делает ремонт кабинета предшественника, обновляет интерьер. Отсюда родилась эта метафора перестраиваемого, но не перестроенного мира. Мне не очень нравится ставить что-то на злобу дня, точнее, мне не близок театр прямого социального высказывания. Я к этому хорошо отношусь как зритель, но сам стараюсь больше доверять драматургу, ведь если делаешь все честно, то история, так или иначе, станет историей сегодняшнего дня. В спектакле есть сцена, которая идет почти сорок минут – диалог Креона и Антигоны во втором акте. И я даже представить себе не могу, чтобы кто-то из сегодняшних правителей стал бы так внимательно, долго, искренне переубеждать своего оппонента-подданного. Сегодняшняя власть намного циничнее, бюрократичнее, она протокольна. Я бы не сказал, что мой спектакль – про конфликт власти и личности. Мне кажется, он о более сущностных вещах.

Этот Креон – настоящий феодал, но, может быть, несколько на современный лад, с элементами европейской просвещенности, с неглупой и в общем-то искусительной риторикой, с которой так сложно не согласиться. В его словах о задачах власти, о скромности правителя, готового взяться за скучную, грязную работу, готового отказаться от места в истории ради блага израненной войной и историческими катаклизмами страны, слышатся отголоски сегодняшней придворной публицистики. И все же он боится Антигоны и в ее молодости видит возмездие: потеряв лицо, он больно хватает ее за руку, за шею, за подбородок, шипит и давится словами. Каким-то неочевидным способом режиссер и актер добиваются сложного эффекта: на сцене симпатичный, мудрый, открытый человек, но исподволь нарастает ужас, и вот, сидя в зрительном зале, ты уже готов целиком разделить то чувство невыносимости, которое испытывает Антигона. Это по-настоящему страшный Креон – почти весь второй акт он заполняет собою центр сцены, а вокруг как будто вымороченное пространство: живые люди бьются о его приветливую мертвенность, чтобы навсегда исчезнуть за кулисами.