Пресса

Европейская ночь для механического пианино

В специальной программе «Золотой маски» — «Легендарные спектакли и имена» — прошла «Вещь Штифтера» Хайнера Геббельса (Театр Види-Лозанн, Швейцария). Медленный, печальный и страшный по сути перформанс длится 70 минут. На сцене при этом — ни души.

Известный композитор и режиссер, лауреат европейской премии «Новая театральная реальность», арт-директор фестиваля «Рурское Триеннале» — Хайнер Геббельс уже знаком московскому зрителю: Чеховский фестиваль привозил его спектакли «Хаширигаки» и «Эрарижаритжака». «Вещь Штифтера» (2007) еще сложнее и необычнее по форме: музыкант создал бессловесный и «обесчеловеченный» театр художника. Впрочем, тут и без слов понятно: этот художник — европеец Третьего тысячелетия. И наши дни кажутся ему последними.

Три электролизные ванны некоего мистического химкомбината уходят в глубину сцены. Справа светятся решетчатые кубы матового стекла. Технологическая цепочка почти автоматизирована: два понурых человека в черных спецовках нужны лишь затем, чтобы аккуратно рассыпать по дну электролизных ванн белую соль. Более спектакль в них не нуждается: черная жидкость течет из шлангов в ванны, реакция идет, стеклянные кубы установок таинственно светятся, клубится пар. Клацают заслонки двух отводных труб, добавляя веселый мотив dance macabre. Закадровый голос читает прозу австрийского романтика XIX века Адальберта Штифтера: два человека попали в снежную бурю, в ледяной дождь в Альпах. Перед стихией они бессильны. К слову: именно эта страница Штифтера завораживала Мартина Хайдеггера, о ней написано эссе философа.

Над промзоной клубятся белый химический дым и память. Маленький монитор плывет над электролизными ваннами, укрупняя и кадрируя фреску эпохи Ренессанса (кажется — флорентийское «Шествие волхвов» Беноццо Гоццоли). Юноши в алом скачут по лесу. Безмятежная красота этой живописи пятисотлетней давности почти нестерпима. За ней следуют фортепьянные аккорды. Их сменяет фонограмма беседы с Клодом Леви-Строссом: великий антрополог подтверждает, что абсолютно одинок. И в общем-то — не нуждается в людях.

…Литература, музыка, живопись, мысль: спектакль Хайнера Геббельса точно перебирает сувениры погибшей, завершающей путь цивилизации. На сцене невозмутимо работает ее вершинное (или финальное?) произведение: полностью автоматизированная технологическая линия, способная вести свой синтез без нас — после любой природной или исторической катастрофы. В глубине сцены открывается занавес. За ним скорее декорация, чем инсталляция: пять фортепьяно и роялей со снятыми деками, сквозь них проросли ветви деревьев. Струны и молоточки обнажены: механические пианино не нуждаются в пианистах. Они играют что-то странное, приджазованное. Мигают индикаторы — и оркестр, потерянный в лесу, на миг превращается в силуэт современного города, в очерки ночных небоскребов с тысячей огоньков: так в старой мелодраме главный злодей в черном вдруг выглядывал, скалясь, из-за портьер.

Собачий остров в Лондоне, Народная площадь Шанхая, Франкфурт или Москва-Сити? Не важно. Все эти башни — явные клоны Вавилонской. А литература, музыка, живопись, мысль — по Хайнеру Геббельсу, видимо, были тем самым общим языком, который вот-вот утратит цивилизация, вновь наказанная за гордыню. Перед финалом механические фортепьяно — в нервном тике плящущих без участия пианиста молоточков — выдвинутся к рампе, кланяясь зрителям. А бурный электролиз в ваннах на сцене завершится безмятежным покоем. На дне ванн проявятся белые листы рукописей, заполненных бисерной, стремительно бегущей латиницей.

Но этот черновик, чей бы он ни был, уже невозможно прочитать. Атлантида ушла под воду.

В 2013 году «Золотая маска» отлично выбрала «Легендарный спектакль»: «Вещь Штифтера» раскрепощает профессиональное воображение, подсказывает режиссерам и художникам новые технологии, работает эффективным катализатором. Студентам необходима, как мастер-класс.

Но ее спокойный, холодный, печальный смысл — клочок зелено-алой, трубящей и ликующей старой фрески, парящей на мониторе над водами потопа, — значительнее ее технологий.