Театральная компания ЗМ

Пресса

Барельефы с сурдопереводом

Елена Федоренко | газета «Культура»

Американца Марка Морриса причисляют к модернистам, хотя, судя по спектаклям, его впору величать постмодернистом - столь тонко и талантливо он переплавляет танцмелодии классиков и подхватывает голоса современников от Бежара до Пины Бауш и - страшно сказать - от Айседоры Дункан до Твайлы Тарп. Впрочем, о том мы могли догадаться только по редким записям и интервью западных и заокеанских звездзд - спектаклей Морриса живьем в России не видели. Он не добрался до Москвы даже тогда, когда был объявлен номинантом приза.


Громко имя Морриса прозвучало в дни празднования юбилея Михаила Барышникова вместе со знаменитым беглецом Марк Моррис создал труппу современного танца «Белые дубы» (While Oak Dance Project). Случилось это двадцать лет назад. А годом раньшe хореограф сочинил спектакль «Дидона и Эней», ставший легендой и по¬этому по праву поставленный «Золотой Маской» в афишу «Легендарные сапектакли и имена XX века» Вслед за про-1ЛОГОДНИМ московским дебютом Сильви Гиллем спектакль Морриса выглядел еще одним щедрым даром от «Золотой Маски».

Спектакль «Дидона и Эней» был поставлен Моррисом в брюссельском театре Ла Монне, где автор и его артисты сменили Мориса Бежара и руководимый им «Балет XX века». На нынешние гастроли приехала нью-йоркская труппа Морриса, которая показала спектакль-долгожитель с трагическим мифом из «Энеиды» Вергилия в основе В спасшегося после гибели Трои Энея влюбляется карфагенская царица Дидона, из чьих объятий героя вырывает не Рок (он-то знает, что потомки Энея станут основателями Рима и палачами Карфа¬гена), а ведьма которая, сославшись на волю богов, отравляет Энея в путь к берегам Италии. Дидона же сводит сче¬ты с жизнью в тот момент, когда корабль возлюбленного исчезает за горизонтом.


Важно, что Моррис вдохновился не столько античной историей, сколько ба¬рочной оперой Генри Перселла, сочиненной в конце XVII столетия, выстроив хореографию неразрывно с музыкой. Более того - пластикой он скрупулезно пересказывает либретто, визуализируя и мелодии, и ритмы. Босоногие танцов¬щики иллюстрируют то, о чем поют во¬калисты под сопровождение оркестра, собравшего немало аутентичных ин¬струментов. Иллюстрация столь под¬робна, что временами становится тоск¬ливо - так хочется контрапункта: не слияния хореографической и музыкаль¬ной тем, а их диалога
Место за дирижерским пультом за¬нял сам Марк Моррис, и он не только выстраивал музыкальный лад, но и вни¬мательно следил за танцем. Заметим, что первые десять лет Моррис не вхо¬дил в оркестровую яму, а исполнял на сцене партию... Дидоны. Более того -сочинил ее для себя. Собственно, это говорит о том, что его интересовали не отношения полов - прикосновения к стихиям, неподвластным временам и нравам, выражавшим античные пред¬ставления о долге и чувстве вкупе с ка¬тарсисом, который предопределен тра¬гическим исходом событий.
Полные экспрессии живые картинки разворачиваются на фоне строгого ан¬туража, созданного Робертом Бордо. Низкая балюстрада в стиле барокко, скамейка, голубое небо (на арьерзанавесе) и артисты, одинаково одетые вчерные, почти ритуальные костюмы, - вот образ спектакля.


Теперь роль Дидоны исполняет жен¬щина - Эмбер Стар Меркенс, танцовщица крупная с длиными руками и выразительными кистями рук, которые «длятся» острыми ногтями, покрытыми зеркальным лаком. Самое главное - царский апломб Меркенс, которая может, неузнаваемо перевоплотившись, предстать суетящейся колдуньей. Рядом с такой Дидоной Эней Крэйг Бизекер выглядит неоперившимся птенцом. Остальные участили - не балет и не массовка, а комментирующий действие античный хор, то семенящий по сцене, то «пускающий» по цепочке один и тот же жест, застывающий в профильных мизансценах, фронтальных позах, похожих на те, что запечатлены на древних греческих вазах. «Барельефный» танец ни на секунду не отклоняется от задачи пластикой пояснять то, о чем поется в опере: такой вот сурдоперевод, где каждое па вторит не просто музыке, а каждой ноте партитуры. Подобный подход мог бы упростить трагедию, если бы протагонисты и хореографический хор не несли с мощный эмоциональный заряд.
Одна из самых сильных и стильных сцен - смерть Дидоны: не в языках погребального костра, а тихо и грустно замирает под знаменитую арию «Плач Дидоны». Однако что-то упрямо не позволяет увидеть в этой мифологизированной истории катарсиса на современный лад - может быть, время прошло и структуралистская игра со стилями (античность - барокко – современность) уже день вчерашний? Понять хореографа сложно: то ли в серьезе «намеренной архаичности» (слова Мориса) кроется обманывающая простота, то в обманчивой простоте зашифрован особый серьезный смысл? Так или иначе, с хореографией неведомого до с пор Марка Морриса встретиться было интересно. Жаль, правда, что этого не произошло лет двадцать назад.


оригинальный адрес статьи